Сибирские огни, 1988, № 9
остановил разбушевавшийся шабаш вок руг злополучного участка. Это было в кон це мая, но было уже поздно, 11 июня 1979 года Якова Терентьевича не стало. Остано вилось сердце. По завещанию, похоронили мы его в Островах, на отчей и любимой им земле, под сенью белоствольных берез, рядом с могилой Ивана Коробейникова. я никого не обвиняю в случившем ся. Время учит, время лечит. Только жаль, что мы даже временем не дорожим, не думаем о нем... Не говоря о людях... За полсуток до смерти Яков Терентьевич сказал нам с Алексеем Пляхиным: «Ребя та, берегите друг друга...» Худые люди были всегда и везде. Дума ется, пока что на земле зла и добра — по ровну. Только бы не ослабеть, только устоять, не боясь, что от напряжения лоп нут жилы!.. Надеяться, что зло образу мится — ошибка... Вспоминаю годы войны. Чуть сойдет снег с полей, и голод выталкивает нас, детвору, туда, на поля, где остались обро ненные в уборку колоски или остатки не убранной картошки. Шли полуголые, кто и босиком. Прямо в воде вылавливали всплывшие колоски пшеницы или метелки проса. Наши мешочки за спиной промока ли от мокрой добычи, промокали и наши спины. Зябли ноги, и, как грабли, станови лись одеревеневшие и покрасневшие от холода руки. Но мы старались, превозмогая боль в сердце, боль от холода. Мы думали не только о своих пустых и уже больных же лудках, но мы жили радостным сознанием, что наши мешочки все же наполняются! что принесем их домой, высушим, вышелу шим, перемелем зерно на жерновах, сва рим кашу, состряпаем лепешки. И накор мим бабушек, матерей, старших и млад ших сестренок и братишек... Домой возвращались бегом, чтобы со греться. Но при входе на деревенскую ули цу нас уже ожидал страшный и злой чело век — кладовщик Митька Груздев. Он был родом не из Байданов'ки, а приехал отку да-то к нам перед войной. Не знаю, по чьей воле творил он зло. И мать ли чело веческая его породила? Груздев, стоя посреди дороги, расстав лял руки крестом, загораживал нам путь. Косыми глазами он смотрел на кончик своего птичьего носа, но всех нас видел. И вот раздавалась его ужасная команда; — Давай, давай, шпана, сворачивай по одному в кладовую! Если кто-то пытался прошмыгнуть мимо этого живого креста, он зло предупреж дал: — Бесполезно! Я же всех вас запом нил... Завтра вызову из района милицио нера... А что значило в то время такое предо стережение? И мы покорно сворачивали с дороги, входили в уже открытую дверь колхозной кладовой. Там под окрик Груз дева вытряхивали в угол из мешочков на шу горькую и скорбную добычу — колос ки. Колоски, которые все равно пропали бы, которые были бы запаханы, только просохнет поле. Глотая слезы обиды мы шли домой, не глядя друг другу в глаза Дома меня встречала бабушка Мотоя По одному моему виду она догадывалась о случившемся. Потому что такое было не раз. Она молилась перед иконой, просила со слезами: «Матерь божья, пресвятая де ва-заступница! Увидь зло человеческое а вразуми... Спаси и сохрани нас!..» С лежанки на меня смотрел недетскими глазами измученный голодом и уже не встававший с постели пятилетний братиш ка Ленька. Ослабевшим голосом он спра шивал меня; — Ты уже плисёл? На следующий день мы узнавали от старших, что наши колоски за ночь исто чили крысы, оставив одну шелуху... То было лихое время. Не дай бог уви деть такое нашим внукам. Но сегодня... В том же Мокроусово в декабре я услы шал такое, что своим ушам не поверил. Нет, не случилось несчастье. Но по своей сути то, что произошло — беда. Оказыва ется, и люди есть такие же, как наш бай- дановский бригадир, и способы действий те же, и та же духовная пустота' и под лость, помноженная на глупость. В совхозе «Мокроусовский» под снег ушло подсолнечное поле. Прознали о том мальчишки и пошли насобирать подсолну хов. Не от голода, не от нужды, а ради забавы-потехи. Про то узнал участковый милиционер. Он встретил ребят на дороге, заставил вытряхнуть подсолнечные круги в снег и растоптать... А вот этому — сам был свидетелем не сколько лет назад. У моего старшего брата Петра, живущего в Омске, куча детворы. Тогда они были разнокалиберные — от десятиклассника до пятилетнего. Девчонки и мальчишки. Все послушные, работящие. В таких семьях дети на аппетит не жа.ггу- ются, только давай. Зарплата у Петра бы ла рублей сто двадцать, жена из-за детво ры не работала. Старших ребят-школьников посылали осенью на картошку в пригородный сов хоз. Придут домой и говорят: «Папа, если бы ты видел, сколько , картошки остается неубранной! Половина». Слушал-слушал Петро и однажды в свободный день смо тался на те «убранные» поля. Увидел, что с одного конца поле уже вспахивают под зябь. Он тракториста остановил, спросил: «Ты что же пашешь? Ведь картошки вон сколько осталось. Не жалко?» — «А чо ее жалеть — не моя. На следующий год вы растет...» — шутит. Дело было утром, в выходной. Петро бы стренько вернулся домой, вооружил жену и ребятишек ведерками и — туда, на поле. Погода стояла сухая, земля тоже. Даже лопаты не нужны были; разгребали землю ногами и собирали сухую, добрую картош ку. Мешки с картошкой брат оттаскивал на обочину поля, к дороге. А трактор с мно големешным плугом — все ближе и ближе к тому месту, где собирали картошку. Весе лый тракторист гоготал, высовываясь из кабины: «Поторапливайтесь, короеды, а то запашу вместе с картошкой!..» За два часа набрали сорок мешков. Вдруг, откуда ни возьмись, подруливает
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2