Сибирские огни, 1988, № 9

Нинель СОЗИНОВА ЗА НАШУ СМЕНУ БОЛЬ Рисую не те, что хочу, не то, что мне душу паекает... Терпенья уже не хватает, и так слишком долго молчу. На разных Российских экранах, на многих подмостках, в кино трясутся не то наркоманы, не то во хмелю хулиганы — на сь^енах, как в бане, темно». Спаси, родное государство! Или совеем уж не нужна! Как будто права на гражданство зачем-то кем-то лишена. Зато стяжали право голоса те, кто е рожденья безголос... От нх концертов — дыбом волосы и отвращения мороз по коже от бесстыдных поз. Я знаю, скажут — говорили! — не слушай, мол, и не гляди... Но кто же станет этой силе во всеоружье на пути! Они, рок-группы, как амебы, как пузыри на лужах в дождь, плодятся — посчитать попробуй, конца и краю не найдешь. Уже от них, от окаянных, — своих, а также иностранных, спасенья никакого нет — тиранят слух и застят свет. Магнитных пленок и пластинок, наверно, больше, чем ботинок, чем чайных ложек, может быть... А если в рок-чаду с пеленок перемогается ребенок, что позже сможет он любить! Но апология не дремлет, ей демагогия — заслон: кричит, что рок спасает землю от катастрофы. Только он! Вот так! Ни больше и не меньше! И нету, стало быть, причин, чтоб снять со сцены полуженщин, расхристанных полумужчин. В защиту их на всех страницах долдонят стар и молодой. Но я попробуй возмутиться — наверняка, махнут рукой. Не монополия ль на слово у них, у тех, кто не со мной! Они горланят! Мне же снова — ну, хоть о стенку головой... Так горько мне не потому же, что «не по-моему» поют. Не тем же душу в клочья рвут, а тем, что не поют — ревут, И тем, что не России служат. Ну, это ли не очевидно! Так почему же дела нет до трясунов небезобидных всем тем, кому должно быть стыдно, как мне, за этот рокобред! Закрыть глаза на все кривлянья: да пусть себе, коль нет стыда!.. Но как же обойти вниманьем научное обоснованье рок-наркотичного вреда!! Вреда! Беда не нам — потомкам, их неокрепшим душам ломким, их недозрелому уму, а с тем — грядущему всему. Так не спешим-то почему мы со своим заслоном стойким! Ах, да! «Что станет говорить...» — добро бы «Марья Ллексевна» — в эьрире примутся нудить, за «ущемленье прав» клеймить, во всех «биси» и ежедневно! Возможно, кажется оттуда — из заграничной суеты: не разумеем я и ты, какие всучивают блюда порою видеомосты. У иностранных мудрецов как будто нет иной заботьь, как перебряки бубенцов про наши будто б небосводы. А тут и бездарь под шумок: «Свободы требую — и точка! Да здравствует «тяжелый рок»! Пусть расцветают все цветочки!» Какой же черной «высоты» мы досягнем в подобной гонке, коль «все распустятся цветы», все распояшутся подонки. Что ж это, матушка-Россия! Что, моя гордая, с тобой! До коих пор терпеть засилье деляг и чужеродный вой! Доколе нам смотреть и слушать, как изощрен хамелеон, когда свою пустую душу трясет, как флаг свободы, он! Спаси, родное государство! От этих праздных воль уволь, и огради мое гражданство, пойми — за нашу смену боль! ...Я долго молчала. Терзалась, свою молчаливость браня. Прости, мне так долго казалось, что Родине не до меня. Казалось! А может быть, было. Но мне-то всегда до Нее! Прости. Я безмолвно любила. Иссякло молчанье мое.