Сибирские огни, № 6 - 1983
— Да жива ли хоть?-г-снова ахнула Фаина, заходя со стороны, скользя трёпетным пятном фонарика по Олёнкиным исцарапанным ко леням, по запрокинутому в грязных разводах лицу, на котором, каза лось, еще стыла гримаса ужаса и отчаяния. Волосы ее бело серебри лись, повиснув полотенцем. — Помоги-ка укутать, волосы ей подбери, жива вроде, обморок,—• проговорил Савин. Фаина приподняла волосы в комок, затолкала девочке под щеку, под плечо, но вскоре они опять высыпались, и Фаина так и пошла не ловко сбоку, время от времени подбирая и комкая их влажную тяжесть. Грудью, руками Савин почувствовал Олёнкино тепло, а через несколько минут, когда они выбрались с поля на тропу, все тело ее стала сотрясать крупная дрожь, и она тихонько замычала ему в под мышку —то ли стонала в беспамятстве, то ли так, по-своему, плакала, приходя в себя. И он подумал вдруг: как мелки и преходящи наши собст венные жизненные неурядицы, наши неудачи и бессонницы по сравне нию с Олёнкиной вечной бедой. Он не видел в ногах тропы и от этого испытывал страшное напря жение. Сапоги то и дело скользили, под кепкой загорячела голова. Еще не дошли до моста, за которым начинались первые дворы, а плечи его одеревенели и кисти рук готовы были произвольно разжаться. Вот и мост. Восток уже брезжил вовсю, хотя не было еще и четы рех. Опершись о краешек перил, он сказал, тяжело дыша, Фаине: — Беги-ка за подмогой, боюсь не донесу, выроню... Через некоторое время, с мучительным усилием расцепив руки, он передал Олёнку подбежавшему суетливо «родственнику», лица кото рого он как следует так и не рассмотрел, опустился на брус моста. Подошла, села рядом Фаина, она тоже тяжело дышала. Позванивала в сваях вода. Фаина дотронулась до него, он подумал было: спросить что-то хочет или обратить на что-то внимание, но она ничего не сказала. Минуты две длилось в обоюдном молчании. Но это было молчание людей, объединенных только что пережитым потрясени ем, которое для обоих было, может быть, даже счастливым. — Алексей Георгиевич, миленький,, как догадался-то? —Фаина скользнула ладонью по его вспухшей венами, шелушащейся подсохшей грязью кисти. ‘ Савин снял кепку, подставляя разгоряченную голову тянущей прохладе. — А мне видение было,—усмехнулся он, вспомнив озерцо, золо тистые в косых лучах метелки камыша, так напоминающие ржаные, шалаш, свой провальный сон, в котором с такой жесточайшей реаль ностью слились, перепутались тревожившие его явь и домысел. Только вот сапожки смущали, сапожки!.. По высвеченной стороне неба, .как по экрану, пролетела, горбясь от усилий, ворона. Оба проследили за ней взглядом. — Увозюкались мы, как чушки,—вздохнула Фаина и, коснувшись виском его плеча, добавила:—Я с вечера стирку в баньке затевала, там должна теплая вода еще оставаться, идем сполоснемся. А то баба Поля такого домой не пустит... В баньке, сухой и теплой, пропитанной горьковатой смесью запа хов березового листа, камня, грибка, древесного дыма, они провели остаток ночи и час самого раннего зоревого утра. В крохотное оконце, составленное из кусочков стекла, робко крался тихий пасмурный свет. Когда Савин, срываясь в полудрему, переставал вдруг ощущать рядом Фаину, он испуганно открывал глаза, и та скло нялась над ним, невольно тревожа его ознобом скользящих по коже волос, и он слышал ее шепот: «... ночью вот шагаю за тобой, а сама ду маю: я вот и дороги знаю лучше, и куда идти, и вижу в темноте дальше, а все равно за тобой идти было спокойно как-то, уверенно...»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2