Сибирские огни, № 6 - 1983
после небывало морозной зимы семьдесят восьмого года яблони боле ют, а некоторые уже погибли. Дышала в своем деревянном кресле старушка. Она ничего не ела, не пила, от всего отказывалась слабым движением головы, сидела посверкивала из глубины сморщенного личика глазками младенческо го влажного цвета. Поднесла к груди руки, тут же опустила, и Фаина, угадав, встала, потуже завязала ей платок. О чем она думала? Какие такие мысли посещали ее, какие желания бродили в ней, кроме жела ния избавиться от страданий болезни, терзающих ее плоское беспомощ ное тело, укрытое темными обвисающими одеждами. Она наверняка и родилась здесь, в этом, на крепком окладе, старом доме и умрет з нем. Руки ее, недвижно лежащие на коленях, хранят колоссальный жи тейский опыт. Но сейчас они, руки эти, не могут даже завязать себе плат ка. В чем же мудрость природы, так жестоко истощившей ее тело, но сохранившей ее сознание, ее дух? Вскоре старушка устала —от сидения в кресле, от садовых густых запахов и шума листвы над головой, и ее снова увели в дом —дряхло го и беспомощного, все понимающего ребенка. Она кого-то сильно напомнила Савину, но так отдаленно, что он не ухватил. Сумерки стали заливать сад, ветер утих, с улицы послышался шум, сытые вздохи возвращающегося стада. Нанесло запахом теплой дорожной пыли, молока. Фаина забеспокоилась, вскинулась было из-за стола, но Полина Александровна чуть не силой усадила ее на место, сказав: сама встречу, сиди-ка отдыхай. Она умело, привычно распах нула воротца, с куском взятого со стола хлеба в руке проводила корову под навес, говоря ей что-то ласковое, и вскоре оттуда послышалось позваниванье о подойник тугих струй. Потом она с полным, бело пе нящимся подойником прошла в дом да так и не вернулась в сад. А Савин и Фаина продолжали сидеть за столом друг против друга в сумеречном притихшем воздухе, негромко разговаривали. Фаина рассказывала свою родословную. Прадед ее Викул, житель Вятской губернии, приехал сюда, в эти края, еще задолго до первой мировой, по только что построенной сибирской чугунке. Привез с собой молодую жену шестнадцати лет да ящик с плотницким инстру ментом. Поразили их, вечных безземельцев, простор и воля здешних мест, манера сибиряков мерить землю не палкой-саженью, а на гла зок — «от того колка до той балочки» —дешевизна продуктов и раз меренное, несуетливое житье их земляков-вятичей, обосновавшихся здесь еще раньше, в конце прошлого века. И Викул, мастеровой мужик, нанялся в артель и два лета рубил чужие дома (рубахи сгорали от пота), пока не скопил денег на свой собственней. Вот этот самый, в котором теперь живут Фаина с ма терью. Прадед Викул заложил крепкие корни, родив пять сыновей, все они жили здесь, рядом, подпирая друг друга, обрастая домами, хозяйством и новыми, молодыми предприимчивыми мужиками, но времена пошли на крутой заворот. Прошумевшие над миром грозные события задели Викуловы корни крепко, как матерая ось за пень. Од них взяла военная мобилизация, других увела из дому злая сила, третьи в поветрие вымерли, четвертых выманил город. А такие, как Фаинин муж, расстались с жизнью по собственной оплошке. Тоненькая ниточка некогда мощного Викулова корня теперь держится на Сереге, который, не ведая о том, весело осваивает профессию сварщика и бу дущую свою жену вряд ли приведет в этот еще прочный с виду дом. Солнце давно пало за горизонт, яблоневые ветки и черемушные в саду углы, и щели беновала залило чернотой, но Савин хорошо раз личал Фаинино лицо, его правильный, чистый овал, затушеванные мер цанием неба глаза, губы. Что-то от древнерусских иконописных^ картин, лишенных приземляющих подробностей, было в лице сидевшей напро тив женщины, неторопливо рассказывающей историю своего рода. Сама она родилась в первый год Великой Отечественной, значит, ей сорок, и, как понял Савин, на счастливое замужество рассчитывать
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2