Сибирские огни, № 6 - 1983

Каменно это ущелье. И там негде цепляться даже цветам. Шага по склону не сделаешь ты, если захочешь достичь высоты. Камень да камень... Ну, чем он хорош, тем, что его, уходя, не возьмешь! Тем ли, что, может быть, тысячу лет радости нет, но и горя здесь нет! * * * — Вот вам дорога,— сказал он,— змеей изовьется. Вас уведет от меня, грохоча и пыля... Счастья в пути вам! А я посижу у колодца. Слишком кругла для меня, что-то стала земля. — Да,— он сказал,— за мой век и она полысела. Сгорбилась, кажется, греет и солнце не так. Звезд стало меньше... Ах, сколько их, помню, висело! Пораздарил я их женщинам разным, чудак. — Нет,— он сказал,— никогда не хотел, чтобы — хуже. Делал как лучше. Но так получалось всегда, что у меня ни кола ни двора. И, к тому же, долг и вина. У кого-то — дворец и звезда. — Вот вам дорога,— сказал он,— там реки и горы. Ваша земля там с улыбкой зари на лице. Нет ей предела... Моя ж — убывает. И скоро точкою станет, которую ставят в конце. * * * Мысли он отпустил. И они разбрелись, как давно им хотелось, в те края незабвенные, дни, где остались надежды и смелость. Глянул: вот и дождался весны. Усмехнулся: чего это ради, если мир весь — четыре стены, стол да путь от печи до кровати. Все, кто были,— как будто их нет!.. Он такую б не выдержал пытку. Да, бывает, заглянет сосед. Дочь пришлет с поздравленьем открытку. Обвинять ли кого-то! Нет сил разбираться. Живет втихомолку: ведь о чем бы себя ни спросил, хоть найдется ответ — мало толку. Подошел. Лязгнул дверцей печной. Жизнь прошла-лролетела. Бог с нею! Печь остыла. Взглянул — под золой уголек, чуть заметный, краснеет... * * * На губах не улыбка, не крик перелетной печали — то и это развеяли ветры, погнали, куда-то умчали. Изобилие сердцу с полей навевало отраду, отступило под натиском ливня, ударами града. О, не надо, не надо, не надо к сему примечаний — расставаний, встречаний, во имя чего-то молчаний. Поле — словно щека. Побелело от ласки мороза. Слабый отблеск зари — как румянца бесплодная доза. Что осталось там ветру, звенящему льдом, на потребу! Это ласточка чья-то примерзла к застывшему небу. * * * Накатится горе — померкнут счастливые лица. Да что там! Веселье и речи не вылечат горе любое. Найдешь, кому высказать, горем своим поделиться. Поделишься, глянешь,— оно, как и было,— с тобою. Вот радость — та делится просто, шутя, без остатка. С тобою разделят ее и легко, и мгновенно. А горе... Поймут, посочувствуют: «Да, мол, не сладко...» Но, как ни делись — неразменно оно, неразменно!