Сибирские огни, № 6 - 1983

Петр Дедов. Моя голубая весна. Повесть, рассказы. М., Современник, 1982. Лунные поляны. Рассказы, миниатюры. Но­ восибирск, Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1982. Петр Дедов принадлежит к поколению тех писателей-сибиряков, чье детство и от­ рочество пало на тяжелейшие военные и первые послевоенные годы. Это было вре­ мя, когда восьми-, двенадцатилетним маль­ чуганам приходилось трудиться наравне со взрослыми, когда хлеб выпекали, подмеши­ вая в него лебеду и березовое корье, когда сладкий корень солодки заменял сахар. Но недаром говорится, что трудности закаля­ ют характер: вырастали из этих мальчуга­ нов люди волевые, не боящиеся житейских передряг, и — навсегда преданные своей род­ ной земле, родному своему краю. Таков в самых общих чертах лирический герой всех произведений Дедова, в котором отчетливо просматриваются автобиографические черты. Не ищите у писателя-сибиряка поэтиче­ ских иносказаний, красочных метафор, ли­ рических восторгов, с помощью коих он передал бы читателю свои чувства сынов­ ней любви к Сибири, к родной Кулундин- ской степи, к могучему озеру-морю Чаны, в округе которого происходит действие большинства рассказов. Дедов пишет сдер­ жанно, точно, почти документально. Ни фан­ тастических картин из мира сказок, ни волшебников, ни колдунов, ни разных там Змеев Горынычей не допускала в свои си­ бирские байки бабушка Федора, вспоминал впоследствии писатель свою «Арину Роди­ оновну». В ее рассказах действовали обык­ новенные люди: «жадные и щедрые, хитрые, злые, добрые, умные, дураки. Рядом с ни­ ми — всякая живность, которая или прек­ расно уживается с людьми, или вредит им, но все происходит без ковров-самолётов и скатертей-самобранок, а так, как в обык­ новенной жизни». / Вот так и пишет Петр Дедов; верный памяти детства, все, «как в обыкновенной жизни». И встают перед нами картины сибирской жизни с весенними и осенними зорями, зимними падерами, долгим санным путем, сменяемым весенней распутицей, с тракторами и комбайнами, застревающими у разлившейся в половодье . скромной и тихой летом речки, с дорожными кюветами, в которые, «струясь, течет синяя вода — снеговица, причесывая бурые прошлогодние травы». До глубокой ночи чинит тракторист Иван свою машину с тем, чтобы назавтра посветлу, «до работы» выручить сельпов­ ский грузовик, севший в грязи на оба ди- фера... Худой, бородатый, непохожий на са­ мого себя, не дождавшись баньки, уснул на диване отец. Целую неделю не было ком­ байнера дома — помогал в соседнем совхо­ зе убирать хлеб. И «лучше всяких духов» пахнет от него мазутом, железом и крепким потом. Вместе с запахом пшеничной соло­ мы, нагретой солнцем, входит этот запах в сознание сына как самый сладкий запах хлеба... Все описания П. Дедова предельно точ­ ны, строго прикреплены «по принадлежно­ сти»— -к своему краю, к деревне, к профес­ сии. Ни многословия, ни языковой небрежности не может допустить Дедов, истинный сибиряк, знающий цену слову. Крепкую, плотно сбитую, здоровую кон- довость сибиряка, его трезвый, реалистич­ ный взгляд на мир принес Дедов в нашу литературу. Но, странное дело, чем больше вчитываешься в эти бесхитростные строки, чем глубже вникаешь в эти предельно ясные картины, в эти достоверные и такие прос­ тые с виду образы, тем неодолимее охва­ тывает тебя чувство, которому и названия- то не сразу подберешь. Скорее всего это — ощущение поэтичности всего, что открыл перед нами писатель. Его поэзия рождена не красотами стиля, не ритмизованными речетактами и не звоном аллитераций. Это — поэзия труда, воспетого без при­ крас, поэзия быта сибирского села. Здесь стародавние обычаи, сталкиваясь с нанос­ ным и поверхностным, что подчас нам несет современность, позволяют отделять зерна’ от плевел. Здесь, наоборот, сегодняшнее, истинно новое и неодолимое, вступая в кон­ фликтную взаимосвязь с явлениями, уходя­ щими в прошлое, преобразуют жизнь села, делают ее счастливее и радостнее. Дедов любит сравнивать сегодняшний день с неоконченной картиной живописца, «на которую художник успел нанести лишь серые контуры кустов, деревьев и домов». Нужен великий акт творения весны, чтобы пробудилось все живое, чтобы расцвела полным цветом жизнь вокруг. «Было сов­ сем уже темно, лишь бледный рассеянный свет струился со звездного неба, и теплынь стояла такая, что надо льдом курился бе­ лый парок... Запоздалая весна брала теперь свое, земля и ночью дышала полной грудью, в сладостных муках возрождая все то, что должно на ней жить». Дедов прокладывает верную тропинку к тайнам такого удивительного, не познанно­ го до конца ни друзьями, ни врагами на­ шими, . явления, которое зовется сибирским характером.1Да, он, сибиряк, не фантаст, не романтик в ; общепринятом смысле этого слова. Он всегда стоит твердо на почве трезвой реальности — в суровом краю, где плохи шутци с природой, фантазия должна быть подкреплена самым трезвым расчетом. Но он, этот удивительный характер, овеян иной романтикой, иной поэзией, почвой для рождения которых служат бескрайние на­ ши просторы, неизменное ощущение богача, владеющего несметными, еще неосвоенными природными ресурсами. Суровая жизнь пер­ вопроходца в сочетаний с необычайно от­ ветственным ощущением первооткрывателя создают гордое, радостное и чуточку воз­ вышенное мироощущение у человека, но­ сящего звание — сибиряк. Страсть сильная, но сдержанная, чувст­ ва высокие, но лишенные малейшего нале­ та сентиментальности, слова простые, бес­ хитростные, без речевых завитушек, но идущие от сердца,— вот что такое проза коренного сибиряка, писателя, воплотивше­ го в своем творчестве характернейшие черты человека нашего бурно развивающе­ гося мира. Исследование детства на пороге юности и старости на пороге смерти — таков диа­ пазон размышлений писателя о судьбах своих героев-сибиряков и — шире — о судь­ бах землян. Что вынес старый человек из своей долгой жизни, какую мудрость, не­ доступную мальчишескому разуму? С этой