Сибирские огни, № 6 - 1983

Анатолий Кобенков РЕКА И ЛОДКА ! Первая книга Ростислава Филиппова в.ыщл.а в 1964 году. Она была составлена из девяти стихо­ творений, называлась «Завязь», открыва­ лась «Печенегами», которые на долгое вре­ мя стали визитной карточкой поэта. ...Как давно на дороги мои совершают набеги ненавистные мне, современные мне печенеги! То любовь разобьют, то сердца равнодушьем начинят, то поверженных идолов снова подкрасят, починят, то друзей уведут молодыми еще, симпатичными, и в красивых шатрах покупают их совесть наличными. Собирайся, дружина! Не за песней пойдем, не за славой — возле каждого сердца давайте поставим заставы. Чтоб об эти сердца обожглись, совершая набеги. ненавистные мне, современные мне печенеги. Эти стихи не состарились по сей день — как подлинные по слову и чувству. И не случайно именно «Печенеги» были отмечены безымянным автором издательского анонса, чья интонация, по нынешним понятиям, чис­ тая архаика, и потому стоит его переписать, дабы представить себе и то время, в кото­ рое завязывался поэт Ростислав Филиппов, и те требования, которые предъявлялись к нему. «Москва, Москва! Если поездом — до тебя пять суток, если самолетом... и са­ молетом далеко. За Байкалом Чита. А в Чите твой воспитанник, Москва. Сразу же после окончания университета приехал в Читу Ростислав Филиппов, стал сотрудни­ ком газеты «Забайкальский рабочий», раз­ делил со своими читинскими коллегами трудную, но великолепную судьбу ' перифе­ рийного журналиста. Поэтому, наверное, и в лучших стихах Ростислава Филиппова, упорно работающего над словом человека, есть подлинная, высокая газетность, отто­ ченность и острота мысли. И каждый, кто прочтет эту книгу, осо­ бенно стихотворение «Печенеги», станет следить, как складывается на наших гла­ зах еще один поэт». Из этих строк, не менее (если не более) возвышенных, нежели строки, внушившие их? явь .видим, насколько серьезно относи- лись в <ге времена к «подлинной,, высокой газетности» к «трудной, но великолепной судьбе периферийного журналиста», как искренне и радостно приветствовали рож­ дение нового поэта. Нынче «подлинная газетность» не в чести, а судьба периферийного журналиста не считается «великолепной». Об этом можно только сожалеть, потому что, читая вторую книгу Р. Филиппова «Стихи», вышедшую через три года после «Завязи», мы видим, что газетные маршру­ ты были для него и важны, и многозначны, и не случайны. > , ' . Вдруг выпал снег. И долго, нудно таял. Такую грязь развел, что боже мой! Ругался агроном, свой календарь листая, мрачнел —уходят сроки посевной. Стояли трактора. В обмотках глины стыли. А ветер бил по лбам и по глазам... И мокрядь трактористы так чести'ли, что было неуютно небесам. Может быть, это и есть та «подлинная высокая газетность», о которой говорилось в издательском анонсе, а может быть — на­ меренная заземленность стиха, подсказан­ ная жизнью, людьми, их работой. По вечерам в правлении сходились, на корточках повдоль стены садились, курили, соглашались — дрянь дела! И сообща на диктора сердились за то, что вновь не посулил тепла. Потом концерт давали. Бах, вначале. симфония Чайковского —*затем. Но тут приемник дружно выключали, поскольку было не до Баха всем. Мне тоже было тягостно и грустно. И думал я о том, что спать порз, о том, что нам, увы, не до искусства, когда в грязи буксуют трактора. Стихотворение это называется «Когда уходят сроки». И кто знает, быть может, и тот материал, который Р. Филиппов поло­ жил на редакторский стол — статью или репортаж о делах посевной,— назывался также — «Когда уходят сроки...» Естественно, что газета получала свое, поэзия —свое, но разница между журна­ листским заданием и душевным движением ничуть не мешала журналисту Филиппову! вырастать в поэта Филиппова — здесь ска­ залась независимость его характера, наце