Сибирские огни, № 6 - 1983

него солдата, каким он предстает в ретро­ спективных эпизодах. Ведь речь у автора — о духовном измельчании. А между тем эпи­ зоды эти разведены лишь эстетически, не более. Вот давний, еще из послевоенных времен, случай с голодной девчонкой, где управлял героем голый инстинкт. И опять- таки инстинкт, хотя и несколько иной, ин­ стинкт самосохранения, заставляет его спу­ стя много лет отвергнуть неистовую, не ук­ ладывающуюся в привычные рамки любовь. Немногое, значит, изменилось в этом чело­ веке, которого мы причислили бы к совре­ менным Ионычам, если бы ему вообще было что терять. Идея повести, пусть и в своем «укрупнен­ ном» качестве, повисла в воздухе. И неволь­ но думаешь, что причина не в особен­ ностях повествовательной манеры (она вполне могла бы быть и традиционной), а в известной непроясненное™ харак­ тера, в котором фокусируется обычно ав­ торская точка зрения на жизнь. Если фокус расплывчат, не всегда помогают даже «инъ­ екции» — лирические или метафорические. Видимо, и проза, соединяющая бытовое изображение с условностью и смещением реальных пропорций, подчиняется неким не­ преложным законам. И здесь абстрагирова­ ние героя от жизненных обстоятельств имеет границы, во всяком случае, должно соответ­ ствовать уровню его обобщенности в рам­ ках всего произведения, взятого как целое. Встречая в сегодняшней прозе какую-либо вещь, написанную не без блеска, по-своему изобретательно, с выдумкой, но напоминаю­ щую занимательный, начиненный загадками ребус или беллетризированный морально­ философский трактат, отчетливо чувствуешь, что именно эти законы и были здесь нару­ шены. У произведений подобного рода тоже, ве­ роятно, есть право на существование. Не го­ воря уже о тех, где выход за пределы «жиз- неподобия» по-настоящему оправдан. Оп­ равдан своеобразием авторской мысли, как в некоторых повестях и рассказах того же А. Кима или, к примеру, В. Крупина, чья повесть «Живая вода» недаром вызвала чи­ тательский интерес. Но чаще своеобразие это мнимое: вроде бы и вопросы затронуты немаловажные, и ситуации остроумны, порой парадоксальны, а вот чуда «преображения» исходных посылок в неотразимо-убедитель­ ные, пусть и далекие от внешнего правдопо­ добия, образы не происходит. Как не вспомнить тут замечание Ф. Абра­ мова (в его выступлении на VII съезде пи­ сателей СССР) о том, что «нравственность вне социального, гражданского, вне насущ­ ных проблем жизни» способна превратиться в «пустую, безнравственную болтовню». А что же читатель, которого эти самые проблемы волнуют, но которого одними па­ радоксами увлечь трудно? Скорее всего, предпочтет книге, отмеченной профессио­ нальными достоинствами, но несущей ука­ занное противоречие, ту, что, может, и по­ проще, зато «посущественнее». И может об­ ратиться ну хотя бы к повести А. Кашта­ нова «Коробейники». Вот здесь уж все реально, все от жизни, на каждой проблеме и ситуации можно прямо-таки ставить к'леймо: «с подлинным верно». Причем не обязательно с помощью специалиста, коротко знакомого с производ­ ственной жизнью, которой и посвящена в значительной мере повесть А. Каштанова, не впервые обращающегося к этой теме. Люди, получившие здесь наименование «коробейников» и оказавшиеся под при­ стальным наблюдением автора,— это обык­ новенные заводские снабженцы разных сту­ пеней служебной иерархии. «Снзбжениы» звучит, согласимся, прозаично, даже как-то отпугивает. Это вам не конструкторы, не технологи, без которых, как известно, и НТР немыслима. Но и без снабженцев — то­ же. Вопрос лишь в том, на каком уровне ведут они свою хлопотливую и лишенную всяких внешних эффектов работу. По ста­ ринке, уповая на волевой напор, хитрость и изворотливость, или с учетом объективных производственно-экономических факторов, на прочной юридической основе. Повесть А. Каштанова —- об этом. Но не только об этом. Взять хотя бы героев, поступки которых и образуют сквозное действие произведения: Юшкова, Хохлова, Белана и других. Все они реальные, живые люди со своими запроса­ ми и стремлениями, определенным понима­ нием служебного долга и собственным от­ ношением к такому понятию, как «совесть». Возникающие в их среде, семейном быту кол­ лизии имеют отнюдь не локальный характер, а позволяют судить о каких-то существен­ ных приметах общественной психологии н нравственного климата. Не всегда в произведениях этого ряда основная и лежащая на поверхности ситу­ ация является и смыслоисчерпываюшей. Повесть А. Каштанова примечательна как раз тем, что здесь за конфликтом между честными работниками и теми, кто склонен отступать от закона не без выгоды для се­ бя, вырисовывается другая, более широкая проблема: опасность узкой, лишенной нрав­ ственной основы деловитости. Думается да­ же, что в ее постановке автор более точен и самостоятелен, чем Д. Гранин в своем ро­ мане «Картина», где подчеркнутая альтер­ нативность ситуации невольно возвращает нас к коллизиям, запечатленным еще лите­ ратурой 20-х годов. Не случайно А. Каштанов оставляет в те­ ни циников и вымогателей в отличие от лю­ дей типа Юшкова. С первыми в общем яс­ но, со вторыми — намно'о сложнее. Вот Хохлов, тесть Юшкова. Добрый семь­ янин. Бесценный работник с огромным прак­ тическим, житейским опытом, отчего и вы­ двинули его на ответственный пост. Не щадит себя и другим спуску не дает, но отнюдь не сухарь. В доверительной, с глазу на глаз, беседе с Юшковым выговаривает ему: «В тебе лишнее что-то. Гы увлекаешься... Увле­ кающийся человек для дела не годится, блондинки ли его увлекают, приборы, сис­ темы или что другое. Завод — это машина. Тут эмоиий не нужно. Увлечешься - - и ты уже не работник. Одно из двух: или ты думаешь о деле, или думаешь об удоволь­ ствии». Именно так или чуть иными словами мог бы сформулировать свою позицию и грамин­ ский Уваров. Здесь же их произносит от­ нюдь не монстр, а напротив, человек добро­ душный и покладистый, только отдающий предпочтение накатанной дороге перед труд­ ным, извилистым маршрутом. Существенный момент, заставляющий иначе взглянуть и