Сибирские огни, № 6 - 1983

то ли не очень последователен в подходе к нему/ недостаточно аналитичен. К любопыт­ ному заключению пришел, например, критик А. Бочаров, разбирая повесть одного совре­ менного прозаика, автора ряда произведе­ ний, написанных в условно-ироническом ключе: «Наверное, при традиционном психо­ логическом повествовании подобная история осталась бы у А. Житинского довольно по­ верхностной и схематичной (сколько такой прозы встречается в периодике!) Но в ус­ ловно-смещенной форме такие вещи писать подчас легче...» '. В повести Н. Евдокимова «Происшествие из жизни Николая Васильевича Махонина» крупным планом выведен человек, ощутив­ ший острую неудовлетворенность собой, сво­ ими духовными ресурсами. В судьбе, во внутреннем облике пятидесятилетнего педа­ гога, в прошлом фронтовика, нет ничего ис­ ключительного. Любопытен же он пробуж­ дающейся в нем потребностью в трезвой самооценке, готовностью строго судить себя за душевную вялость и следование житей­ ским стереотипам как в сфере профессио­ нально-деловой, так и в личной, интимной. Само «происшествие», выбившее Махонина из колеи, а проще говоря, любовное испы­ тание, лишь оттеняет инерцию привычного для него ритма жизни, с ее постоянной спешкой, неизбежной суетой, определенным автоматизмом взаимоотношений с близкими. Николая Васильевича, жителя большого го­ рода, директора школы, ревностно исполня­ ющего свои служебные обязанности, одна­ ко начинающего в последнее время «сда­ вать», легко представить себе персонажем какой-нибудь из повестей Ю. Трифонова. «С годами я все больше и больше уставал от дневного верчения, от долгой говорильни по телефону, на собраниях, совещаниях, всевозможных нужных и ненужных заседа­ ниях, где на дню порою по нескольку раз приходилось слушать одно и то же и самому говорить то, что думаю, и то, что не думаю, но что нужно сказать. К вечеру голова моя гудела, как пустой чугунный котелок. Доб­ равшись до дому, я закрывался в маленьком своем кабинете, который любовно и уютно обставила и украсила Алла Дмитриевна, и лежал полчаса или час, отдыхая, сбрасывая с себя дневную шелуху. Я весь звенел пу­ стыми словами, которые выговорил сегод­ ня или которые еше не успел произнести, они отлетали, как чешуя от рыбы, до завт­ рашнего дня. А утром я снова приспосаб­ ливался к ним и вертелся до следующего ве­ чера в их тяжелом звоне...» В чем же, однако, новизна повести Н. Ев­ докимова, написанной в своеобразной мане­ ре, способом сочетания бытового рисунка с подчеркнутой условностью и символикой? По мнению А. Бочарова, давшего произве­ дению высокую оценку,— в укрупненное™ того нравственного вывода, который яотре- бен автору. С этим можно согласиться. Но тут воз­ никает вопрос, и отнюдь не праздный: какой ценой оплачен результат, нет ли издержек в воплощении этого несомненно серьезного в своей основе замысла? Так вот, когда следишь за тем, как Махо- нину по ходу действия приходится все вре- 1 Б о ч а р о в А. Пути к правде. Заметки кри­ тика. Правда, 1981, 2 августа. мя попадать в рискованные ситуации, стал­ киваться с необыкновенными, чуть ли не сверхъестественными явлениями, ловишь се­ бя на мысли об их чрезмерном, почти на­ вязчивом изобилии, заставляющем усом­ ниться в органичности общей концепции произведения. Происшествий в повести действительно куда больше, чем обещано ее заглавием. Больше, чем под силу вынести обыкновен­ ному, среднему человеку. Тут и казус, при­ ключившийся с героем вдали от дома, в небольшом старинном городишке, где на ка­ ком-то столбе или дереве он прочел бумаж­ ку с извещением о собственной смерти и, естественно, пережил нервное потрясение; и неожиданная встреча с женщиной, кото­ рую он чуть было не полюбил и которую долгое время считал погибшей; и множест­ во других, менее крупных, но не менее за­ гадочных событий. Разве не аллегоричен эпизод в начале повести с описанием того, как Махонин, ис­ купавшийся перед возвращением в столицу в здешних водах, вынужден был одиноко си­ деть на берегу, голый и несчастный, потому что одежда его таинственным образом ис­ чезла и была им обнаружена лишь после долгих поисков? «Я был беспомощен, жалок и некрасив, безобразен даже. Мне неприят­ но было разглядывать свое голое тело, по­ терявшее значительность без привычной одежды. Брюки и пиджак придавали инди­ видуальность этому телу, сейчас я был словно уличен в чем-то, разоблачен, хотя не совершил, как мне казалось, никакого пре­ ступления...» Но этого автору мало, и где-то перед са­ мой развязкой, выявившей неспособность героя ответить на сильное, искреннее чувство, мы знакомимся еще с одним эпизодом. Ма- хонину почудилось, что он потерял паспорт (который, как и следовало ожидать, затем нашелся); он совершенно этим убит, и те­ перь даже самому невнимательному читате­ лю ясно, как дорожит герой повести всем внешним, общепринятым, лишь бы с его помощью скрыть собственную дряблость и нёуверенность. И наконец — свидание с врачом-исцелителем, устроенное Махонину заботливой женой. «...От старика... пахло луком и табаком, но запах этот не казался мне скверным, на­ оборот, этот запах был дыханием жизни. — Ты ждешь награды? Зачем? — спросил старик.— Ты еще не понял, что стать героем может любой при особых обстоятельствах? Ведь велик только тот, кто велик в своей ежедневной обыденной жизни. Зачем тебе награда? — Какая награда? — воскликнул я.— Я не жду никакой награды. — Ждешь,— сказал старик,— не обманы­ вай себя. А ведь награда без наказания не бывает, и счастья без несчастья не бывает, и жизни без смерти тоже не бывает». Ну чем не встреча со святым старцем? Но именно она принесла герою нравственное облегчение. Не з пример другим встречам и видениям, которых на его долю хватило с избытком. Вряд ли все это «работает» на интересно задуманный автором характер. Бог с ними, с бытовыми подробностями, но чем-то су­ щественным должен же отличаться Махонин зрелый от того молодого человека, вчераш