Сибирские огни № 12 - 1979
— Умный, однако, у тебя был командир,— оказал Храпов.— Прямо Наполеон, да и только! Да ты садись, закуривай вот... Сколько, говоришь, в отряде человек-то? — Я ничего не говорю,:— Маркел закурил папиросу, с наслаждением затянулся. — А напрасно...— Храпов постучал костяшками пальцев по голой столешнице.— Напрасно упираешься. Мы ведь все равно из тебя выбьем, что нам нужно. Но можно без этого. Ты еще молод, у тебя все впереди,— и торжество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь... Мы гарантируем тебе жизнь, если расскажешь все честно. Храпов встал из-за стола* заложил руки в глубокие карманы ладного английско го френча. Шагнул к Маркелу, качнулся с пятки на носок, скрипнув хромовыми са погами: — В героя хочешь поиграть? В этакого благородного бесстрашного рыцаря, оде того в мужицкий армяк? Как же,— романтик, поэт! — Храпов вернулся к столу, взял Маркелову записную книжечку, сшитую из толстой оберточной бумаги. Полистал, на шел нужное, торжественно продекламировал: Пускай я буду побежден Врагами в схватке боевой, Но вольной птицей я рожден И с непреклонной головой! — Не дурно-с... Возвышенно-с! Благородно-с! Не Пушкин, конечно, но... А если мы эту непреклонную голову да приклоним сейчас к чурбаку, да махнем над нею то пориком? Или, учитывая, что имеем дело с поэтом-романтиком, поступим еще дели катнее: по турецкому способу посадим на кол, а-с? — Этим вы никого не удивите,— спокойно сказал Маркел.— Это единственное, что вы научились делать... Воевать-то не шибко умеете... Красная Армия вон как пин ками под зад вас гонит... Его начали жестоко избивать. Коренастый конвоир цепко держал сзади за руки выше локтей,— словно заковал в железо. Храпов бил по голове, в живот, выламывал на руках пальцы. Пинал сапогом по раненой ноге. Рядом пыхтел Платон Ильин, тоже махал кулаками, заходясь от одышки. Пожи лой польский полковник суетился вокруг, кричал почему-то рыдающим голосом: — Мы с партизаном посланы воевать, а тут — мальчишка! Ай-яй-яй, такой мо лоденький ребенок, а жизни не пожалеет!.. Не бейте его, он все расскажет! Но Маркел только стонал и плевался кровью. Его сбили, стали топтать ногами. Конвоир бегал во двор за водой, приносил холодную, из колодца. Бухали целыми ведрами — приводили в чувство. И снова скрипел откуда-то издалека, из красной тьмы, ржавый голос: — Куда увел Чубыкин своих шабурников? — Сколько в отряде человек? — Сколько винтовок, ружей? — Кто пишет листовки? ...Очнулся он в темном амбаре. Была ночь: сквозь щели в потолке сочился блед ный свет, виднелись звезды. Попробовал шевельнуть руками и ногами,— вроде бы все цело, только саднит и тупо ноет. В голове тоже тупая чугунная боль. Но пытать уже вряд ли будут: ут ром казнь. Значит,'ничего он не сказал, никого не выдал. От этой мысли стало легче. Выдержал. Не согнулся. Через какие муки, утраты и горечи шел к этому последнему испытанию! Значит, все пошло только на пользу: закалило, выжгло всю робость и трусость, и перед смертью он предстанет таким, каким мечтал себя видеть всю жизнь. Значит, есть в нем сила, которая сильнее самой смерти... Где теперь отряд, и все ли живы, и помнят ли о нем, и знают ли о его злосчаст ной участи? Наверное, партизаны подбираются уже к далекой таежной деревне Ме- жовке, и там Иван Савватеевич, к которому испытывал последнее время Маркел род ственные, сыновние чувства, снова развернется во всю ширь; спокойный и мудрый, соберет под свое могучее крыло сотни и тысячи униженных, обездоленных и пове дет их неодолимой лавиною в последний, решительный бой... Но нет, он и в эту последнюю свою ночь не был одинок и забыт в глухом тем ном амбаре. И первой пришла мама. Маркел узнал ее по голосу, по глухим рыдани
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2