Сибирские огни № 12 - 1979
Маркел схватился за голову: как сердце чуяло... Когда шли они вдвоем на раз ведку, Спирькино родное село без остановки миновали: торопились сильно. А добра лись до Кыштовки, Спирька попросился вернуться,— дома побывать, дружков попро- ведовать. Не хотел Маркел одного его отпускать, насторожил Спирькин рассказ о проповеднике Серафиме, но парень клятвенно заверил, что пальцем никого не тро нет... И так, и этак подумал Маркел: мимо родного гнезда пройти и не заглянуть,— обидно, конечно, по себе знал. А с другой стороны,— в Кыштовке Спирька со сво им неуемным характером и глупыми выходками, пожалуй, только помехой был бы. Одному-то сподручнее, вон как удачно провел разведку. Вот и отпустил на свою голову... Маркел разыскал Чубыкина, рассказал всю историю. — Говоришь, нарочных во все кержацкие села послали? — Иван Савватеевич за пустил пятерню в свою густую рыжую бороду, как делал всегда, когда волноаался или искал выход из трудного положения.— Беда-а... Раззвонят теперяча на всю окру гу, вони не оберешься. Вот ведь один мелкий пакостник сколько делов натворить мо жет. Кержаки этого так не оставят, знаю их. Вредить начнут. Дай-кось, Серафима сво его в святые мученики возведут, и все, кто мало-мальски богомолен, отколются от нас. Беда-а... Надо што-то делать. Позови-ка старикана энтого. Благообразный старичок предстал перед грозным партизанским командиром, смиренно поклонился в пояс. Рассказывал тихо, со слезою в голосе: как появился Спирька в родном селе при ружье и гранатах, как согнал всех братьев и сестер в молельный дом и держал перед ними длинную речь, из которой выходило, что он, советский большевик, а заодно и коммунист Спирька Курдюков, послан от самой Москвы, чтобы навести порядок в данном селе,— низвергнуть бога и распустить кер жацкую общину. Советска власть,— говорил якобы Спирька,— объявляет полную сво боду личности и уничтожает всякую частную собственность: даже муж не имеет пра ва иметь свою жену,— все будут спать под одним, сшитым на целое обчество, одея лом... Тут и возмутился проповедник Серафим, намекнул, что от такого позора все они, братья и сестры во Христе, запрутся в одной избе и сожгут себя заживо, как делали старообрядцы в старину в знак протеста. А Спирька озверел, бросился на Серафима и стукнул чем-то тяжелым по темечку. А много ли старику надо? Совсем уж ветхий был, на ладан дышал. Спирьку же насилу скрутили всем миром и вот по слали ходока к партизанскому командиру, чтобы рассказать о сем диком случае и просить защиты... — Дак чо же ты не пришел ко мне побалакать с глазу на глаз, а сразу полез на трибуну? — нахмурился Иван Савватеевич.— Или тебе плевать на того Серафима, а случай выпал народ восстановить супроть нас, партизанов? Старичок заюлил, закрестился, пал на колени. — Вон с моих глаз!., гнида шелудивая... Верхом на лошадях поехали в кержацкий поселок. Чубыкин всю дорогу молчал, хмурился. У Маркела тоже было пасмурно на душе: неизвестно, что задумал Иван Савватеевич, чем оно, все это дело, кончится. Чувствовал он себя отчасти виноватым: не надо было отпускать Спирьку. Но, как говорится, все мы сильны задним умом. Сколько уж била и корежила его жизнь, еще кровоточили в сердце прежние раны. До сих пор мерещился ночами дед Василек, на снегу распростертый, с обнаженной головою, на которой шевелил ветер детский пушок волос... И в его погибели Маркел считал виновным себя одного: надо было как-то извернуться, перехитрить саму смерть,— ведь нет, говорят, безвыходных положений. И в гибели Маряны, своей первой и единственной любви, тоже был повинен только он, Маркел Рухтин. Не разлучаться бы с ней, когда пришло сознание, что рож дены они друг для друга, увести бы ее в глушь, в тайгу, заслонить от черного зла. Не смог, не решился... Впереди мерно покачивается широкая спина Ивана Савватеевича, лопатки бу лыжинами двигаются под взмокшей рубахой. Молчит командир, узнать бы, о чем ду мает? В этот миг, может, и решается Спирькина судьба?..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2