Сибирские огни № 12 - 1979

в себе и страх, и природную застенчивость и безошибочно ориентироваться в любой обстановке. Маркел понимал, что и успех этой операции внезапного нападения на карателей Чернецкого во многом зависит от него: удачно ли проведет он разведку, найдет ли подходящую тропу через болото, узнает ли, какие у неприятеля силы и как настрое­ ны кыштовские мужики? Сопровождать Маркела вызвался Спирька Курдюков, за­ верил, что знает эти места как свои пять пальцев,— где-то здесь, среди лесов и болот, его родное кержацкое село, в котором раскольники издавна хоронятся от всего мира. Вот и ломятся теперь парни сквозь непролазные болота, по известной одному Спирьке зыбкой тропе, с обеих сторон которой сокрыты мхом да кочками гнилые бездонные пучины... Присели отдохнуть на полусгнившую осиновую колодину, Маркел стянул сапоги, развесил сушить портянки. Кожа на ногах побелела и сморщилась от сырости, вете­ рок приятно щекотал натруженные ступни. Маркел вытянулся вдоль ствола, прикрыл глаза. Сильно он изменился за последнее время даже внешне. Подтянулся и словно бы раздался в плечах, медлительнее, но увереннее стали движения, а по-девичьи мяг­ кие черты лица обрезались, посуровели. Еще больше похудел, осунулся, смуглая ко­ жа натянулась на скулах, и до льняной белизны выгорел русый чуб. — Далеко еще до твоего поселка? — устало спросил он. — Дак рядом уже. Версты две осталось. А оттуда до Кыштовки — рукой по­ дать,— живо отозвался Спирька.— Вставай, Маркелка, пролежни на боках будут! — Не спеши пляши...— Маркел внимательно поглядел на Спирьку, спросил по­ нимающе: — Не терпится, дома-то зазноба, небось, ждет? — Кака тебе зазноба?! — взвился Спирька.— Отец Серафим, проповедник наш,— вот моя любовь по гроб жизни... Погоди, старый кобель, я тя приласкаю!.. — Ты эти шутки брось! — Маркел поднялся.— Ты чего это задумал, Спиридон? Про какого такого Серафима все долдонишь, чем он тебе на большую мозоль на­ ступил? — На мозоль?! Он мне душу растоптал, он мне...— Спирька сорвался на рыда­ нье.— Убью-у! Задушу гада! — Ты что, припадочный? — Маркел схватил его за грудки, крепко встряхнул. Спирька вяло отстранился, опустился на колодину, поник курчавой головою. Загово­ рил, всхлипывая, как наплакавшийся ребенок: — Сиротою я рос, Маркелка. Ни мати, ни тяти,— от холеры оне померли. И вот община, эти самые братья и сестры, взяли меня на воспитание, а проповедник Сера­ фим вроде как за отца крестного стал... Ох, и помучил же, изуит, ни дна ему, ни по­ крышки! Грамоте стал обучать,— замест себя в проповедники, видно, прочил. А мне ети молитвы — как китайска грамота: ни в зуб ногой не понимаю, потому и запомнить не могу. Дак он, отец Серафим-то, в темный чулан запрет — и сутки сижу, и двое. Страшно, как в могиле все одно, и темень зачнет давить на тебя, что землица сырая. Воем изойду, всего сам себя искусаю— тада выпустит... А бить не бил — по лиригии, грит, не положено. Дак лучше ба промеж глаз когда врезал, чем так-то... Я ить и по­ сейчас темноты боюсь, ночью проснусь, и трясти меня начинает, в пору хоть волком завой... Туман не туман,— тяжелая испарина висит над болотом, и когда из-за облаков показывается ущербный месяц, зелено светится этот гнилой, вонючий чад. Тихо. И в тишине далеко слышно чавканье множества ног, обутых в бродни, са­ поги, опорки. Колючие кусты тальника и ракиты цепляются за одежду, в кровь раз­ дирают руки и лица. Иногда кто-то оступается с тропы, проваливается в вязкую лаб- зу,— и тогда слышна приглушенная ругань, потерпевшего вырывают из болотного плена, дают подзатыльник за ротозейство, и снова торопливое чавканье ног: скорей, скорей, надо успеть до рассвета! Черная вереница людей неутомимо ползет через болото. Майк Парус ведет пар­ тизан на Кыштовку. Вернее, ведет не он,— впереди цепи, ссутулясь, спорым шагом бывалого охотника идет высокий бородатый мужик — проводник из Кыштовки, с ко­ торым так удачно познакомился Маркел, будучи в разведке. Мужик этот, Яков Була