Сибирские огни № 12 - 1979

Его, таежного жителя, степь поначалу пугала ледяным спокойствием, безжизнен­ ной пустотою, где на десятки верст видно все вокруг, и в случае н^жды некуда спря­ таться, негде переждать опасность. Он шел стороной от больших дорог, но голод и холод придали ему смелости. Теперь он стал заходить в маленькие тихие поселки и на отдаленные заимки. К поселкам подходил обычно в сумерках, долго прислушивал­ ся и вглядывался в пустынные улицы и только потом выбирал избу победнее, сту­ чался, просился на ночлег. Пускали его без особой радости, а лишь только потому, что так уж издревле повелось на Руси: грех отказать в ночлеге, не помочь одинокому путнику. Осторожным стал сибирский крестьянин, куда подевалось знаменитое хле­ босольство и простодушие: успели научить кое-чему «колчаки», как называли теперь всех поголовно служителей нового правителя. Затаился мужик в собственном по­ дворье, чтобы переждать смутное время... Но «колчаки» не давали спокойно отсыпаться по берлогам. Им нужны были но­ вые солдаты, фураж, провиант. И все это приходилось изыскивать у зажиточных, нр прижимистых сибирских мужиков, у которых даром и снегу во дворе зимою не вы­ просишь. «Колчаки» поняли сразу, что упрашивать — дело бесполезное, все надо брать только силой. И засвистели по селам шомпола да плетки, уже и виселицы нет-нет стали коря­ читься за околицами... Круто взялся Колчак... Маркелу припомнился разговор с Кузьмой Сыромятниковым накануне восстания. — Много ли вас, большевиков-то, по Сибири? А у Колчака — силища! — горячил­ ся тогда Рухтин, вызывая Кузьму на откровенность. — Да какая такая силища? Где ты ее увидел? — спокойно отозвался Кузьма.— Силища-то в народе вся, а народ за Колчаком не пойдет. Коренные сибиряки еще от казаков Ермака Тимофеевича свой род ведут. Отчаянный народец, бесстрашный. Да и после в Сибирь ссылали самых непокорных, и мужественных, кто на господ и даже на царя не боялся руку поднять. Вот он каких кровей, сибирский-то наш му­ жик, а Колчак с нагайкой на него налетел, на колени вздумал поставить. Жалко вот, что рабочего класса в Сибири маловато... Так и шел Маркел, где днем, где ночью, от одного людского жилья к другому. После рождественских праздников жахнули крещенские морозы, а конца пути не было видно... Степь кончилась, начались леса. Сперва березовые да осиновые колки, а даль­ ш е— сосновые боры, лапник-пихтач, низкорослый ельник по низинам. Мертвым покоем, ледяным безмолвием были объяты леса. Особенно жутко здесь по ночам. Ни звука, ни шороха... И вдруг — ухнет с дерева снежная навись, эхо рас­ катится окрест, пугливыми зайцами начнет метаться меж стволами... А то — грохнет пушечным залпом неожиданно над головой, оглушит, бросит ничком на землю,— это не устоял перед морозом кряжистый древесный ствол, трес­ нул, расщепился от комля до вершины. Маркел продвигался теперь большей частью ночами. Днем отсиживался, где придется, а в сумерках трогался в путь. И на этот раз смерть миновала Маркела, дала ему еще хоть и малую отсрочку... Крещенской ночью подобрал его, полумертвого, крестьянин села Зыряновского Зосип Прохорович Кондаков и привез в свою избу, чт,о стояла у самого края большого светлого бора. И снова больной метался в горячечном бреду, как тогда, недавней осенью, в избе деда Василька,— и опять не под родительским кровом, а у чужих людей. Очнулся он от забытья в крохотной комнатке, увидел возле девчушку, сидя­ щую на табуретке. Во асе лицо — огромные, как у стрекозы, глаза. Никогда Маркел не видел таких распахнутых и синих глаз. Подумал: не сон ли? Провел по влажному лбу ладонью. — Где я? — спросил он. Девчонка что-то ответила, но он не услышал. — Где я? Она беззвучно пошевелила губами.