Сибирские огни № 12 - 1979

к расстрелу большевичку — очень талант­ ливую художницу. Приговор должен был конфирмировать генерал-губернатор. К не­ му обратился художник, известный по тем временам человек: «Помилуйте талант!» Генерал-губернатор выказал милость, как тогда говорили, казнь была отставлена, но внезапно создалась взрывоопасная си­ туация, и большевичку расстреляли. Исто­ рия эта пришла и ушла — я забыл о ней. Но вот в «Неделе» появилась заметка, из которой вытекало, что наш знаменитый разведчик Абель был даровитым художни­ ком и, находясь в заточении, писал карти­ ны. Кремень и кресало сошлись в ударе и высекли первую искру романа. Я увидел молодую страстную женщину, такой, какой она потом предстала в романе. Только со­ бытия пришлось перенести в более знако­ мое время — в священный для судеб стра­ ны девятнадцатый год. Затем встречи со старыми большевиками, солдатами Красной и белой армий, архивы (в их числе архив Колчака), наконец, погружение в мир ис­ кусства, в тайны живописи. За 7 лет рабо­ ты я посетил по меньшей мере 20 выста­ вок, в том числе юбилейную выставку Пи­ кассо — к его столетию, почти все вернисажи в Третьяковке, Манеже, Музее изобразительных искусств. Понять работу художника мне помогало и то, что сам я в школьные, а потом и в студенческие годы писал маслом, некоторое время посещал уроки в рисовальном — школьном — клас­ се известного художника Авилова из сту­ дии Митрофана Грекова. Кстати, кое-какие особенности натуры Авилова, его прямоту, твердый, независимый характер я позаим­ ствовал для образа Саввы Андреевича, Со временем, однако, возник естественный вопрос: возможен ли гений без академиче­ ской школы? Я отвечал себе: да! И вот в поисках подтверждения обратился к твор­ честву художника-самоучки Нади Рушевой. Ведь именно о ней академик Ватагин го­ ворил: «Теперь, после смерти Нади, можно сказать — она была гениальна!» Я посещал изостудию Дворца пионеров, где занима­ лась Надя, разглядывал стенгазеты с ее рисунками и стишками, много беседовал с Надиными родителями, читал ее письма. Мне были представлены для обозрения все 10 тысяч ее рисунков. Много раз был на ее выставках и вдруг увидел, что одним из слагаемых её дара была одержимость Пуш­ киным. Она дышала воздухом Пушкина, знала каждый год, каждый день его жизни,' его стихи, его мысли, его планы. __ Почему вы назвали свою героиню восточным именем? Ведь, насколько я пом­ ню, «Кафа» — это древнее название Фео­ досии? — Когда Ремарку задавали вопрос— по­ чему его герои все время пьют кальвадос, хотя это вовсе не распространенный сорт ВИНа,— Ремарк отвечал: «Слово красивое». Но мне понравилось имя Кафа не только за красивое созвучие. Когда я работал в Крыму, то нашел в архивных документах судебный процесс, похожий на описанный мною в романе. Так вот одна из большеви­ чек там имела партийную кличку Кафа. — Вам не хотелось пощадить свою ге­ роиню? — Хотелось. Но есть понятие правды жизни, есть логика истории и войны. Же­ стокость, разгул беззакония- вели мою ге­ роиню к трагическому финалу. Счастливый детектив здесь был бы оскорбительной не­ правдой. Кстати, читатели во многих своих откликах также считают, что пощадить Ка- фу значило бы совершить своего рода на­ силие над логикой жизни, над историче­ ской правдой. Да и самого романа. — Существовал ли реальный прототип Мышецкого? — Нет, такого Глеба я не знал. Но на­ ружность Мышецкого я видел перед собой отчетливо. И знаете, на кого он похож был вначале? На картине «Неравный брак» в глубине церкви стоит несостоявшийся же­ них, уверяют, что это автор картины Пуки- рев. Сначала я видел именно его. Но пол­ ное его воплощение я увидел позднее: из универсама с авоськой вышел человек, присыпанный серебром, ушедший в себя, печальный. Я пригляделся к нему и по­ н ял— он, господин Мышецкий. Ну, а если говорить о внутреннем наполнении образа, то в Мышецком мне виделся русский ко­ леблющийся демократ — один из мно­ гих. В белый лагерь он попал случайно. Таких людей долго носит по волнам собы­ тий. — У меня создалось впечатление, что внутреннее содержание образа Мышецко­ го — это распад личности под воздействи­ ем зла, им самим творимого. Кстати, почти так же думает рецензент вашего романа Н. Макарова: «...его человеческая личность распадается до-бреда, до белой горячки». У нас довольно единодушное мнение: в основе образа Мышецкого лежит исследо­ вание психологии человека, «продавшего свою душу». Автор думает иначе? — Я не столь категоричен в оценке мое­ го героя. По натуре это человек справед­ ливый. Он пытается утвердить справедли- , вость, но там, где она невозможна. И пото­ му слеп. Он ищет истину и ошибается в ней. Понимает, что его занесло не туда, что он против воли оказался в одной уп­ ряжке с Глотовым. Но это совсем разные люди: перед лицом краха Глотов готов бе­ жать за границу. Не таков Мышецкий — для него «наше богатство здесь», в России, на родине. Впрочем, не время ли поставить точку? Писателю приличнее разъяснять ге­ роев и ситуации романом; а не послеслов- ными рассуждениями. __ Скажите, Вениамин Константинович, что послужило непосредственным толчком к вашей работе над романом? — Стремление восславить человека, во­ одушевленного высокой идеей, способного ради нее, ради этой высокой идеи, на та­ кой высочайший акт самопожертвования, как жертва жизнью, талантом. Эта мысль благородна в любое время, в том числе и в наше, чуточку рационалистичное и впол­ не благополучное. Вечная память тем, кто создал нас! С заключением я полностью согласен. Согласны и те первые читатели романа,