Сибирские огни № 12 - 1979

шее в редакцию «Сибирских огней». Автор его ныне покойный писатель Сергей Мар­ ков. Читаю: «Роман «Кафа» — многоплано­ вый, он пронизан хорошим сюжетным стержнем, люди показаны убедительно. Ро­ ман должен иметь успех, он этого заслу­ живает. Скажите, существовали ли прото­ типы главных героев — Кафы, Мышецкого, художника Саввы? Был ли судебный про­ цесс по делу, похожему на дело Кафы?» Пока Вениамин Константинович собирает­ ся с мыслями, просматривает какие-то свои записи, постараюсь ввести в курс дела тех, кто еще не успел познакомиться с романом, впервые напечатанным в журнале «Сибир­ ские огни» (№ 10, 11, 12 за 1977 г,) и вы­ пущенным Западно-Сибирским книжным издательством в 1979 году. События разворачиваются, как мы уже выяснили, в небольшом сибирском город­ ке. Действие концентрировано в течение всего 18 дней. Многие главы так и названы «День второй», «День третий»... В самом большом здании Городищ, в мрачном же­ лезнодорожном пакгаузе, идет суд. «Белые судят красных». Мышецкий, прокурор кол­ чаковской юстиции, требует смертной каз­ ни для руководителя подпольной больше­ вистской организации двадцатиоднолетней Ольги Корнеевны Батышевой — Кафы. Во­ енно-полевой суд провозглашает расстрел «именем верховной власти», но, желая со­ хранить для представителей западной прес­ сы видимость демократичности правопо- рядков, исполнение приговора откладывает до конфирмации его «верховным прави­ телем». Начинается борьба за спасение отважной большевички. Подпольщики готовят ей по­ бег. Известный художник Савва Андреевич Попов, узнавший, что Кафа — талантливый живописец, что ее произведения способны составить эпоху в русской живописи, всту­ пается за ее жизнь, добивается аудиенции у Колчака и ценой унижения, даже колено­ преклонения отводит смерть: казнь отме­ нена. Но не миф ли это? Каждую минуту изменившаяся обстановка грозит Кафе ги­ белью. Прокурор Мышецкий, в прошлом пода­ вавший надежды живописец, ученик Саввы Андреевича, делает для себя потрясающее открытие: Кафа — необычайно крупный та­ лант. Бессмысленная казнь отнимет у Рос­ сии часть ее будущего. В душевном смяте­ нии, переживая мучительный разлад с соб­ ственной совестью, он готов предпринять шаги к освобождению Кафы, он уже под властью чувства к ней, к своей жертве. Служебные свидания с Кафой становятся для Мышецкого необходимостью, его стра­ данием и, быть может, счастьем. Дни ожи­ дания конфирмации приговора — дни суда над самим собой. Его глазам, его сознанию открывается истина: он заблудился в жиз­ ни, попал в услужение неправому делу. Но изменить уже ничего нельзя. Самоубийство Мышецкого становится закономерным ито­ гом трагической судьбы человека, оказав­ шегося между двух лагерей. Образ Мы­ шецкого, показанный в процессе жестокого внутреннего разлада, стал крупнейшей и принципиальной удачей романа. А что же Кафа? И на суде, и наедине со своими мыслями, и на бесконечных допро­ сах она неизменно исполнена чувства до­ стоинства, верит в будущее дела, которому служит, и, следовательно, верит и в собст­ венное будущее. Гордая, независимая на­ тура, она и в камере смертника продолжа­ ет борьбу. Добившись, чтобы ей дали крас­ ки, кисти и бумагу, Кафа работает над своими острыми, политически нацеленны­ ми картинами. Некоторые из них слож­ ными путями проникают на волю. Несколь­ ко раз перед смертницей мелькает призрак освобождения. Но — либо нелепый случай, либо альтернатива — получить свободу це­ ной идейного компромисса— лишают ее последнего шанса. Образом Кафы писатель раскрывает главную тему романа — тему таланта, ге­ ния, который безраздельно должен быть отдан народу, революции. Гибель талантли­ вого живописца Мышецкого, заблудившего­ ся на жизненных дорогах, воспринимается как духовный распад человека-личности. Гибель гениального художника Кафы, не поступившейся своими убеждениями даже ради спасения своей жизни и своего дара, раскрыта в романе как ее конечное тор­ жество. «Я вечная»,— говорит Кафа, и эта мысль подчеркнута автором в финале ро­ мана, когда родная сестра Кафы, приняв­ шая ее партийную кличку, появляется во главе партизанского отряда, чтобы разору­ жить офицеров штабного вагона. Есть в романе притча о красном платьи­ це. Четырехлетней девчонкой Оля жила в бараке в двадцати метрах от железнодо­ рожного полотна. Она часто выбегала иг­ рать и усаживалась на рельс Великого сибирского пути. Тогда мама сшила девоч­ ке красное платьице, живой сигнал, кото­ рый издали видели машинисты и гудками сгоняли ее с полотна. «Красный цвет — цвет крови и жизни. Думаю, и сейчас он прикрывает меня своим щитом»,— говорит Кафа Мышецкому. «Красное платьице» — таково название третьего, заключительно­ го «Повествования» романа. Символ? Ко­ нечно. Метафоричность — самая характер­ ная черта языка романа. Иногда даже ощутима перегруженность метафорами, символикой слов авторского языка. Как будто писатель, долго находившийся в тис­ ках документализма, вдруг почувствовал свободу и чрезмерно щедр в своем поле­ те воображения. Ощущение авторских «переборов» остав­ ляют беседы Кафы с куцым воробышком, который прилетает к ней на окно камеры. Этот «элегантнейший кавалер» появляется «с тонюсенькой ореховой тростью на сги­ бе руки, учтиво поднимает шляпу, говорит добрый вечер и, приседая, комично зано­ сит одну ногу за другую». Потом, «поко­ сившись на мрачную железную дверь, ше­ потом, огородив рот ладошкой, произно­ сит разъединственное словечко «ждите». В другой свой визит Куцый будет уже ци­ тировать Пушкина, беседа с ним будет еще пространнее. Право, все это напоминает