Сибирские огни № 12 - 1979

ему писательское имя, ставшим заметным явлением прозы 60-х — 70-х годов: «За­ щита поручена Ульянову», «Последние» и роман «Кафа». * * * О своих очерках о Ленине-защитнике Шалагинов говорит так: «В моей книге, конечно, присутствует художественный до­ мысел, но очень скромный, я себя созна­ тельно сдерживал. Все мои «домыслы» представляют собой не что иное, как иссле­ дование и истолкование обнаруженных до­ кументов. Выдумки здесь нет, да и быть не могло, я не ставил перед собой задачи вольной беллетризации. Но в будущем мечтаю написать о Ленине широко и сво­ бодно, без оглядки на буквальные биогра­ фические данные. Хочу показать Ильича дерзновенным, азартным, остроумным, не­ обыкновенно живым, захваченным тревогой за судьбы всех трудящихся в сплаве с его мыслью ученого, волей вождя, мудростью политика. Хотя и сознаю, трудна эта за­ дача!» Передо мной ложится несколько чита­ тельских писем-откликов на «Защиту». При­ веду- одно из них, достаточно характерное письмо из Ярославля от Л. А. Белозеровой: «Ваша книга читается легко, она тебя тя­ нет дальше и дальше и не замечаешь вре­ мя. А остановишься и думаешь — вот по­ чему люди пошли за Лениным. Он был добр и умен. Потому он и перечеркнул булаву царизма как молния». — Вениамин Константинович,— спраши­ ваю я,— все авторы Ленинианы признают­ ся в своем первоначальном испуге перед ответственностью темы. Не было ли и у вас чувства робости, скованности, когда вы приступали к работе? — Какой испуг? Я слишком давно срод­ нился с этой темой. А вот трудностей ис­ пытал немало. Первая преграда на пути мне известна — она описана автором в начале книги, ког­ да студент-дипломник Шалагинов обратил­ ся к профессору X. по поводу задуманной им работы. «Простите за примитив,— ска­ зал тогда профессор,— чтобы возвести же­ лезный мост, потребно железо. У вас есть оно? Ну хотя бы одна ленинская защита, одно дело, которое он вел в Самаре или Петербурге?» Правда была на стороне профессора. Ар­ хивы тех лет, когда над адвокатским сто­ ликом Самарского окружного суда подни­ мался со своими страстными защитами по­ мощник присяжного поверенного Ульянов, хранили лишь несколько скупых сведений о считанном числе процессов. Найти хотя бы одну защитительную его речь, одну бумагу, написанную стремительным Ильи­ чевым почерком, было невозможно. Но вот прошли десятилетия, копилка бесцен­ ных материалов пополнилась, а главное — открылась возможность проштудировать 18 подлинных судебных дел с защитами Ильича, а заодно подлинные процессуаль­ ные записи и документы, вышедшие из-под его пера. Только вот полного текста его защитительных речей ни в самарских пап­ ках, ни вообще в громадном ленинском архиве обнаружить не удалось. Что де­ лать? — Писать книгу — решил я,— вспоминает писатель.— Защитительные речи были дей­ ствительно потеряны и для истории и для права. Но мысль? Разве мысль гения когда- нибудь уходила, ничего не оставив? Она, без сомнения, оставила себя и в этом су­ де, рассуждал я, в каждом деле. Но в чем же конкретно? Очевидно, прежде всего в результате? Результат — главный плод мыс­ ли. В результате и в той логике, которая к этому результату вела. Так, с этими мыслями писатель приступил к кропотливому поиску логики ленинских защит, той удивительной, безупречной, все- покоряющей логики, которая торжествова­ ла во всех без исключения 18 самарских защитах Ульянова. Найти ее, имея перед со­ бой в «Деле» одну строку протокола, на­ писанную порой не очень грамотным сек­ ретарем суда: «Защитник произнес защи­ тительную речь»,— было далеко не просто. Поражаешься настойчивости, с которой осуществляет исследователь свой замысел. Поражаешься его знаниям тонкостей мате­ риального и процессуального права цар­ ского суда, его прецедентов, поражаешь­ ся точности психологических характеристик людей прошлого века. — К теме «Ленин-адвокат» приступали в свое время многие,— размышляет между тем мой собеседник,— но слишком много было противников ее разработки. Сказывал­ ся стереотип мышления: «Ленин-адвокат»! Приемлема ли такая тема? Ведь адвокат в царское время всегда ассоциировался с беспринципностью. Не унизит ли это тот высокий образ Ильича, который рисуется воображению и мысли каждого советского человека? Да и не мелка ли эта тема? Быть может, в полемике с представителя­ ми опасливой точки зрения и рождались новые мысли и краски в сценах, рисующих облик молодого Ульянова — неподкупного защитника интересов обездоленных. Между тем нашлись и заняли свое место в книге материалы не только для того, чтобы на примерах самарской действитель­ ности еще раз подтвердить ленинский те­ зис о царских адвокатах: «Эта интеллигент­ ская сволочь часто паскудничает», но еще и пополнить штришком, черточкой образ Ильича, страстного в своей неприязни к корыстолюбию, стяжательству, продаж­ ности. Вот хотя бы этот случай. Хлебный туз старой Самары купец Ф . Красиков попал под суд за то, что, по его же словам, «лишку поприжал мужи­ ков». Для мироеда очень важно, чтобы его иск и его репутацию поддерживал адвокат, прослывший в народе непрдкупным. — Коли знать будут, что ты за мое дело взялся,— уговаривал купец Ульянова,— значит не так уж и виноват я перед мужи­ ками.