Сибирские огни № 12 - 1979

Были еще у него совершенно мистические головоломки из стальной проволоки, где, казалось бы неразнимаемые кольца — разнимались, были деревянные кубики, со­ ставленные из отдельных бакулочек, и составить их мог только Иван Николаевич, был фужер необычайно тонкий, с двумя золотыми полосками у верхнего края и мо­ нограммой «Г.-Х.1с» на донышке, и пел этот фужер, когда Иван Николаевич водил над ним столовым ножом, равные мелодии — «Катюшу», «Яблочко», «Молдовеняску», «Вечерний звон». Но к чему перечислять все... Бутылка с огурцом появилась на столе и не могла не привлечь внимания сосе­ д е й— двух парней лет тридцати — тридцати трех в свитерах, джинсах, с прическами полубокс, красными лицами и красными рабочими руками. Парни вскоре пересели за стол к Ивану Николаевичу, перетащили свое пиво и водку, заговорили, начали выдвигать версии о том, как в бутылке мог оказаться огу­ р е ц— да еще летом, когда огурцы только-только завязались. Один усматривал разрезание и склеивание стеклотары, другой — предварительное размягчение огурца в уксусе. Первое отпало сразу — никаких следов склеивания не было. На второе поспорили. Ребятам было задорно, смешно, любопытно. Иван Николаевич торжествовал, и не столько от появившейся возможности еще выпить — он в этом не сомневался,— а от того, что смог удивить ребят своей ловкостью, сметкой. Решили, если огурец не настоящий или чем-нибудь пропитан, или нецелый, то Иван Николаевич ставит литр, а если «все путём», как сказали парни, то они ставят литр, а хозяин бутылки добавил: «И закусываем огурцом». «Расскажешь, как затол­ кал?» — спросили парни. «Да»,— ответил Иван Николаевич. Маня принесла литр, заинтересовалась тоже; Иван Николаевич расстелил на по­ лу у столика районную газету и, держа бутылку за горлышко, умело расколол ее ру­ кояткой столового ножа. Огурец был настоящий, целый, правда, чуть подвял, но ни­ чем, кроме огурца, от него не пахло. Все его пощупали. Маня получила с парней за литр, а попутно и за все, что было выпито за двумя столиками раньше. Иван Николаевич порезал огурец. Выпили. Еще выпили. Заиграл «меломан», и Иван Николаевич, не напрягая голоса, длинно и подробно рассказал про огурец. Пар­ ни слушали вполуха, спешили «сбацать», да и объяснение чуда им показалось слиш­ ком скучным. А Иван Николаевич ничем не рисковал, он знал, что сегодня им не до того, а завтра они ни огурца, ни его — ничего не вспомнят: пиво с водкой стирает начисто такие тонкости, такие подробности. Иван Николаевич ежесезонно изготовлял Ю__15 подобных бутылок, брал их с собою в поездки, пользовался в безденежье. Зимой хранил в погребе. Более всего теперь ему не хотелось идти домой. И это ему всегда помогало, это не давало ему расслабиться, и ом всегда ночевал только дома, потому что стой­ кое нежелание идти домой — было реальностью в ошарашенном мозгу, берегом с четкими координатами. Не желая идти домой и мучаясь этим, он, видел один выход: прийти домой и тем все покончить — делал так и считался среди мужчин выпиваю­ щих наиболее стойким и умеющим пить. Душа его скорбела отчаянно. Ему невыносимо больно было даже представить себе встречу с женой, старой, больной, сидящей над горкой ученических тетрадей. Неимоверно трезвой. Трезвее даже трезвого мужа в несколько десятков раз. Невы­ носимо было представить квартиру свою, пропахшую сердечными лекарствами, со­ бакой и борщом, употреблять который Иван Николаевич перестал лет восемь назад. Вообще он питался только закусывая, и никакой еды, кроме закуски, не признавал, поэтому дома ничего не ел, если не пил, а пил очень редко, в те дни, когда жена бывала в областном городе на семинарах или лежала в больнице. Трезвый он не мог говорить с ней от постоянного гнетущего чувства вины, а пьяного она его демонстративно не слушала, третировала, грозила милицией и отучи­ ла от разговоров вообще — порою они и, за неделю не говорили друг другу двух слов. Детей у них не было никогда. Пил Иван Николаевич вот уже почти четверть века.