Сибирские огни № 12 - 1979

как теряет их приехавший по распределению в эти края молодой специалист, вынуж­ денный сменить японские туфли на кирзовые сапоги, замшевые перчатки на меховые рукавицы, обращение «старик» на множество имен и крепких выражений, поначалу произносимых неестественно и сопровождаемых покраснением щек... Да, что-то жизнь в нем меняет, а что-то остается, становясь на сельской почве гипертрофиро­ ванным, неестественным или показным. Надо сказать, ресторан «Альбатрос», при всем его нынешнем затрапезе, дает 100— 120 очков и книжному магазину Бочатска, и детской библиотеке, и Дворцу пио­ неров, и некоторым другим учреждениям. Я уже говорил здесь об окнах-витринах, надо еще добавить про крепкие и красивые столы, покрытые пластиком, имитирую­ щим полированный ясень, роскошнейшие занавеси легчайшего тюля и тяжелые бар­ хатные портьеры, отделяющие кухню от зала; следует сказать и еще о трех предме­ тах: о часах, пальме и «меломане». «Меломан» — сверкающий механизм, за пятак извергающий современные песни и танцевальные ритмы,— это овеществленная, персонифицированная мечта о том прекрасном мире, который ожидает молодого сельчанина в городе. «Меломан» в «Альбатросе» — подобен космическому пришельцу среди заждав­ шихся его землян, никель и пластик этого механического зазывалы отражает не те­ бя, а твою мечту о себе — лучшем, удачливом, городском. «Меломан» — эгоист; когда он звучит — больше никаких звуков в зале не при­ нимается в расчет, не предполагается, он приучает пьющих молчать, погружаться в себя, лишает их возможности выговориться. «Меломан» — обостряет проблему поколений; если молодежь горазда его слу­ шать, то людям более почтенного возраста он мешает. Идут споры. Побеждает мо­ лодость, ибо на ее стороне администрация. Следующий предмет — развесистая пальма в деревянном ящике. Она никаких видимых эмоций ни в ком не рождает, являясь, на мой взгляд, только предметом, свидетельствующим о преемственности общепитовского вкуса — из сельповской чай­ ной в «Альбатрос» не перекочевала копия картины Шишкина «Утро в сосновом лесу», а пальма перекочевала. Она придает залу некий предполагаемый «порядочный» и вместе с тем «общественный» вид. И, наконец, огромные, выше среднего человеческого роста напольные часы — они остановились в первый же день и так и не начали функционировать. Посетители ежедневно шутят по этому поводу: «Счастливые часов не наблюдают» и т. д. Часы стоят, и с каким-то холодком страха я думаю о том, что такое их поведе­ ние единственно правильное, если этот прибор призван отражать, отсчитывать ход времени. Здесь, в зале «Альбатроса», оно стоит, застаивается, киснет, забраживаег, покрывается болотной тиной. Но еще было бы точнее, если бы эти часы шли назад. И в зале «Альбатроса», и в сотнях тысяч других залов, и на запястьях миллионов их посетителей — неуклон­ ное медленное тиканье: назад, назад, назад... В напольных часах жил дремучий одинокий паук. Чем он питался, никому, кро­ ме Ивана Николаевича, не было известно, ибо он — и это доподлинно я знаю — регу­ лярно подкармливал паука чем-то приносимым в коробочке из-под монпансье, где держал самосад, пока не перешел на папиросы «Прибой», «Север» и сигареты «Па­ мир» (Тбилиси). Вот и теперь, видя окончательное отсутствие Володи, Иван Николаевич загасил в стеклянной пепельнице очередную памирину, сходил в гардероб и вытащил из сум­ ки, с самого дна — нет, не жестяную коробочку — вытащил он завернутую в номер районной газеты бутылку с огурцом. Ситуация складывалась так, что без бутылки с огурцом ему невозможно было продолжить выпивку, ибо Володя ушел, а денег на баню жена Ивану Николаевичу от­ пускала только рубль с полтиной и каждый раз наказывала купить попутно хлеба и сахару, но ни того, ни другого, естественно, никогда не дожидалась. Бутылка с огурцом, помещенным невероятным образом внутрь стеклотары,— самым натуральным зеленым, в пупырышках кривым огурцом,— была одним из ряда загадочных предметов у Ивана Николаевича, с помощью которых он выигрывал пари.