Сибирские огни, 1976, №8

вила бабка.— Долго проживешь с такой рукою. Мой старшой, Гриша, покойничек, не к ночи будь помянут, дак тот, бывало, зарубит — птица и ногой не шевельнет. Дрожащими руками собрал я лоскутки разноцветной бумаги и з а ­ спешил домой. — Приходи завтра, крылышком угощу,— напутствовала бабка Кулина... Дома мы сели делать игрушки. Мама с Танькой, которая уже про­ снулась и наелась кутьи, клеили разноцветные цепочки, а я вырезал из картонных обложек, отодранных от старых отцовских книг, лошадей. Настроение было отличное: еще бы, ведь я сегодня одержал две победы, — не испугался, первым полез на чердак, и не побоялся зарубить курицу. Я увлёкся, позабыл обо всем на свете. Правда, лошадки сначала походили скорее на кошек и собак, но вдохновение мое от этого не умень­ шалось. Потом я сообразил, что аперва надо рисовать, а потом уж выре­ зать. И вот он передо мною, большущий, во всю картонку, Громобой, на клешнястых ногах с разбитыми копытами, с низко опущенной голо­ вою. Я даж е ребра ему нарисовал. А рядом — красавчик Кречет, на ко­ тором когда-то гарцевал Сашка Гайдабура и которого давно забрали на войну. Шея выгнута, как у лебедя, хвост — трубой. И чтобы уж сов­ сем было сходство, я развел в воде сажу, раскрасил коня серыми пятна­ ми — «яблоками», Что-то происходило со мной непонятное, какая-то сладкая музыка рождалась в душе и звучала, пела в предчувствии р а ­ дости. Быть может, просто детство тогда вернулось ко мне на короткий час, и я позабыл, что давно уже стал всепонимающим маленьким ста­ ричком, которому смешны ребячьи игры и забавы? А может быть, рож ­ далось что-то большое и прекрасное, что вылилось сейчас в этих бешено скачущих лошадях с развевающимися на вольном ветру гривами, а пос­ ле всю жизнь будет мучить меня, звать в неведомую, недоступ­ ную даль... — Ма, скажи, а мой Иван-царевич тоже воюет? — спрашивает Танька, таращ ась круглыми глазами на огонек коптилки. Я прыснул в кулак: прямо ужас, до чего же глупый народ эти де­ тишки! — И напрасно ты смеешься,— серьезно сказала мать.— Сейчас все на фронте: и Иван-царевич, и Блебер-Блеберович, и Ванюшка-дурачок на своем Коньке-Горбунке. Все воюют, потому-то и капут скоро Гитле­ ру придет... Потом мы долго еще сидим всей семьею у раскрытой печки, смот­ рим на нарядную елку и молчим. На полу розовыми зайчатами играют отблески пламени,— и от этого нам уютно и хорошо. Засыпал я в ту далекую зимнюю ночь с ощущением счастья. Как всегда, перед сном привычно подумал о приятном: вот мчусь я на Крече­ те с дедушкиной саблей наголо за самим Гитлером. А куда ему, Гитле­ ру, от меня уйти, если под ним даж е не лошадь, а наш колхозный стра­ шилище-бык Шаман? «Шурр-р, шур-рр»,— врывается в мою тягучую сладкую дремоту. Это мама крутит ручную крупорушку, мелет муку к завтрему на картопляники. А мне чудится, что это идет по нашему дво­ ру кто-то большой, давно знакомый, ласковый,— и пушистый снег хрум­ кает под мягкими, подшитыми, как у отца, валенками. Вот он подходит к окну, и сквозь легкие узоры я различаю его лицо — такое доброе и родное... И откуда мне было знать, что это пришел сорок пятый год. Послед­ ний год войны.