Сибирские огни, 1976, №8

Меня словно обдало кипятком, я заскулил и, упав на холодный пол, вслепую пополз к двери. — Ну что ты за мужик такой, если пара боишься! — кричал отец. Но я уж е ничего не слышал, руками и головой стараясь открыть скользкую разбухшую дверь. В предбаннике лег на пахучую солому и долго не мог очухаться. А за дверью слышались торопливые шлепки ве­ ника, да разъяренным зверем рычал отец. Потом он пробкой вылетел из бани, малиновый, весь окутанный паром, словно выскочил из горящего дома, нырнул головой в сугроб и давай нагишом кататься по снегу... . Березку мы приладили к стулу и стали обвязывать ее зелеными ве­ точками от веников. Получилось хорошо. Березка зазеленела, словно живая. Д аж е летом запахло в нашей избе. П равда, это была не настоя­ щая елка, какие когда-то привозил к новогодним праздникам отец и з­ далека. У нас в Кулунде настоящие не растут,— только березы да оси­ ны, да еще тальник по низинам. А в последний раз я видел елочку при­ крученной веревками к боковому разводу кошевы, которую приволок в деревню полуживой мерин Громобой. Пустую, без отца. Но в том году елку мы не наряжали ... — Беги к бабке Кулине, она цветной бумаги на игрушки сулилась дать ,— ск а зал а мама. Я выскочил во двор, перепрыгнул плетень и одним махом влетел на соседское крыльцо. Промерзшее крыльцо ж алобно застонало, и не ус­ пел я еще постучать, как за дверью р аздался хрипловатый тревожный голос: ■Ковой-то бог принес? — Отпирайте, бабушка, это я. — Вон как, а мне-то почудилось...— разочарованно бормотала б аб ­ ка, гремя щеколдой. Она показалась на пороге, босая, в холстинной исподней рубахе, и пустыми глазами долго глядела на меня. Я съежился под ее взглядом , как в тот раз, когда воровал на току пшеницу. Все ребятишки в деревне побаивались бабку, считали, что она рехнулась после того, как получи­ ла похоронные на трех своих сыновей. Четвертый, самый младший, был еще жив, воевал где-то за границей, и говорят, что бабка, завидев из ок­ на Нюшку-почтальоншу, которая в этот дом приносила чаще похо­ ронные, чем письма, закры в ал а дверь на щеколду, а сам а пряталась в (ПОДПОЛ. Когда мы вошли в избу, она сказала: — Зарубил бы ты мне к празднику курицу, сынок. Ась? Весь по­ рядок сёдня обегала, да бабы скрозь, боятся... Я никогда не рубил кур, но отказаться и не подумал. Б аб к а заж гл а лучину, мы вышли в сенцы. Одинокая курица дрем ала на насесте, спря­ тав голову под крыло. — Все берегла, гостей дорогих поджидала. А теперь совсем кормить стало нечем,— всхлипнула бабка. Я взял спящую курицу — она закричала, затрепыхалась. Но когда я поднес к чурбаку ее голову, курица притихла и вдруг... покорно вытяну- ла шею. Я не ожидал такого, растерялся, топор выпал из моих рук. Н а ­ верное, вид у меня был неважный, потому что бабка ск азала : — Чёй-то раздум ала я сёдня рубить. Тереби ее, окаянную , всю ночь... Попрошу-ка утречком Тимоху Малыхина. Я торопливо нашарил топорище и, зажмурившись, рубанул. Обез­ главленная курица, махая крыльями, забилась у ног. — Л егкая у тебя рука, сынок — не то хваля, не то осуждая, промол