Сибирские огни, 1976, №8

— Дай-кось, я. Беру топор и ворчу себе под нос: — Уж эти мне бабы. Первый удар. Лезвие отскакивает от мерзлого ствола, как от ж еле­ за. Рублю еще, замахиваюсь со всего плеча. Березка вздрагивает, глу­ хо гудит, но не сдается. Колючий курж ак сыплется за ворот моей шубен­ ки, зябкие струйки стекают по разгоряченной спине. — Д авай , давай , хвастунишка,— смеется мама. Руки у меня становятся ватными, гладкое топорище выскальзывает из них, словно живая щука, черные круги вспыхивают перед глазами... Удар, еще удар ,— и на меня обрушивается горячая снежная лавина, придавливает к земле... Первое, что я увидел, когда очнулся,— это заплаканное мамино ли ­ цо. Глаза у нее круглые и темные, сейчас она особенно здорово похожа на Таньку. В избе тепло, уютно от желтого огонька коптилки. Мама при­ кладывает к моему лбу снежные комочки и шепчет, целуя мои щеки: — Дурачок ты этакий. Разве ж так можно? Ты ведь знаешь, что то­ пор-то у нас тупой, как обух. Мне стыдно, я не привык к такой ласке. А еще я не могу сообра­ зить: как ж е мама дотащила меня из лесу? Встаю с пола. Немножко тошнит, и ноги подгибаются в коленях. Н а лавке, свернувшись клубочком, спит Танька. Колька сидит в качал ­ ке и удивленно лупает глазенками на лежащую у порога березку, кото­ рая сверкает желтыми капельками, как на весенней заре. Мать засуети­ лась у печки: — Поешь-ка вот кутьи, да полезем на чердак за вениками. Она ставит « а стол дымящуюся миску разваренной пузатой пшени­ цы. Голова кружится от солоделого хлебного духа, «о есть почему-то уже не хочется. Я одеваюсь, беру коптилку,— керосиновый пузырек с фити­ лем ,— и, прикрыв огонек ладонью, иду в сени. — Ты тут не плачь без нас, Колюшка. Будь мужчиной,— говорит мать, поспешая следом за мною. Я побаиваюсь чердака. Глухими вьюжными ночами мне всегда к а ­ жется, что там кто-то ходит, разговаривает, иногда даж е различаются отдельные слова. Но сейчас я первый лезу по лестнице: мне совестно пе­ ред матерью за сегодняшнюю слабость в лесу. На чердаке холодно, ви­ сящие на жердочке березовые веники заиндевели и напоминают седые бороды сказочных великанов. Отец мой очень любил париться в бане, и каждое лето мама вязала для него такие вот веники. Н авя зал а она их и нынче. По привычке, на­ верное... В избе мать, не раздеваясь, садится на лавку, рядом со спящей Танькой, и долго смотрит на дверь блестящими от слез, невидящими глазами. Д а, попариться папка любил. Помню, взял он меня с собою в баню, в первый жар. Прежде, чем лезть на полок, надел шапку и рукавицы. — Это зачем ты, папка? — спросил я. — А это затем , чтобы пальцы не жгло да волосы не трещали,— от­ ветил отец.— А ну-ка, поддай с полведерка! Я выплеснул воду на раскаленные кирпичи каменки. Каменка взо­ рвалась паром, в бане сразу стало темно. — Ложись! — заорал отец.— Ложись, а то поджаришься, как поро­ сенок!