Сибирские огни, 1976, №8

Кузнец Яков Гайдабура подскочил к нему и подпер могучим плечом. — Д а в а й нож! — крикнул он. Ил ь я Огнев сбегал куда-то за ножом и стал суетиться, подпрыги­ вая, бегать вокруг лошади. — Р еж ь седельник, супонь срезай, упадет — зад ави т ся ,— хрипел д яд я Яков, выкатив от натуги гл а з а и постепенно оседая под тяжестью. Освобожденный от упряжи Громовой вывалился из оглоблей и судо­ рожно забился на снегу. — Д о р еж ь его, Яков, доколи,— визгливо кричал Огнев. — Отойди, не мельтеши,— гудел кузнец, придавлива я коленом к земле голову лошади и пытаясь ножом р а зж а т ь оскаленные зубы .— Может, очухается еще. — Очухается, жди ,— рыдал Ил ь я .— Тебе-то чё, тебе э т о—- к а к с гу ­ ся вода, а я конюх, мне отвечать за лошадь. Скажут , почему не дорезал , мясо загубил... Д я д е Якову удалось, наконец, р а зж а т ь Громобою зубы, он стал гор ­ стями пихать снег в рот лошади . Громобой л еж а л недвижно, и только глаз его оплывал слезами , которые накапливались и з ам ер з али , скаты ­ ваясь крупными горошинами по закуржавевшей шерсти на снег. И с к а ­ кого боку я бы ни з аш ел — страшный глаз этот в упор глядел на меня, затуманенный безысходной смертной тоскою... 4 Сейчас, л еж а на печи, я припоминал эти события минувшего дня, и они ка зали сь мне кошмарным сном. А может, и вправду мне все при ­ снилось? Вот настанет утро, утихнет метель, и приедет домой отец. Б о л ь ­ шой, шумный, он ворвется в избу, схватит меня на руки и начнет под­ брасывать к потолку, приговаривая: «Ах, чтоб тебя намочило! Ах, чтоб тебя приподняло да шлепнуло! Вишь, вымахал какой — женить скоро буду!» Т ак он всегда д елал , когда во звращалс я домой после долгой от­ лучки. Но нет, не сон это,— вон и бабушка Федора ночует у нас, прикор ­ нула на койке н ераздетая , в пимах и шубе. С вечера она несколько ра з б р а л а ведра, коромысло и выбе гала с ними во двор. Побудет на улице немного — и снова во звращае тся с пустыми ведрами. — Д л я чего вы это делаете? — спросила ее мать. — Д а к вот, на примету сыночка приманываю. С финской-то войны когда П аш а вернулся, я его с пустыми ведрами во дворе ветрела. По воду к а к р а з вышла, а он — в калитку... В черные окна скребется метель, воет в трубе ветер, т яж ко вороча­ ется на чердаке, стропила кр ях тя т и глухо стонут. — У-у-у-у. — густым басом начинает тянуть труба, бас этот посте­ пенно редеет, тончает, и вот уж е труба скулит жалобно , тоскливо, ка к собака в глухую зимнюю ночь. Мне чудится, что это домовой сидит на чердаке, этакий косматый ласковый старичок, ему холодно, одиноко, и он стонет, плачет, просится в избу. Я думаю об отце, и не могу себе представить, что т акое смерть. Один только ра з в жизни я видел покойника. Прошлым летом ум е рла наша д а л ьн я я родственница, с т аруха Пок атилова , и бабушк а в з ял а меня с со­ бою на похороны. Помню маленькую , битком набитую людьми комнату, где было душно, п ахло одеколоном и еще чем-то приторно-сладким , вы ­ зывающим тошноту. Д е рж а с ь за бабушкину юбку, я протиснулся к сто­ лу, на котором стоял гроб. Лицо Покатилихи было желтым и н еподвиж ­ ным, словно вылеплено из глины, и сколько я ни всма тривалс я , не мог