Сибирские огни, 1976, №8

тряпицу. Бог ты мой милый! Настоящие шанежки с творогом, подж ари ­ стые, румяные, и запах такой — аж тошнота подступила. Когда ж е это, в какие далекие годы я пробовал такую еду? Д едушка неуклюже топтался вокруг,— то хомут на Громобое по­ правит, то острие лемеха на палец попробует,— и все наговаривает что- то в свою красную бороду, будто не знает, к чему руки приложить. И з­ менился он сильно после болезни, похудел, суетливым каким-то стал, а волосы на голове истончились и поредели, как пушок у новорожденно­ го стали. Звеньевым у сеяльщиков был дед Тимофей. Он-то и нарушил нашу семейную идиллию, гаркнув надтреснутым басом: — Станови-ись! Бабы выстроились в ряд, шагах в десяти одна от другой. Н а шее у них, как пионерские барабаны , висели лукошки с пшеницей. — Слушай мой с т р у к т аж !— гудел дед Тимофей, важно, как ж у ­ равль, расхаживая на длинных ногах перед строем.— Идти ровно: в кучу, как овцам, не сбиваться; держаться друг от дружки одинаково, чтобы зерно на зерно чуток попадало. Ясно? — Я-асно! Так точно, ваше высокородие! — послышалась бабья разноголосица. — Смотрите же, якорь вас зацепи! — строжился дед Тимофей.— Ты вот, Мокрына, орешь громче всех, а могешь ли сеять-то? -г- неожи­ данно набросился он на Коптиху.— Небось, только пахоту будешь топ­ тать, как трахтуром. А ну — два шага вперед! Мокрына запыхтела и, выпятив живот, шагнула на своих чурках- ногах. — Покажь, как надо сеять! — приказал Тимофей. Мокрына гребанула горсть из лукошка и пульнула в сторону. З е р ­ но так на землю кучкою и легло. — Д а ты што, белены объелась?! — взъярился звеньевой.— Так ку- рей кормят, а не хлеб сеют. От такого посева пшеничка вырастет, как вон у Семена волосы на голове. Колоску колосок не подаст голосок. Покажь, Сема, этой мокрохвостой, этому кулю с кочанами, как мы сея­ ли, бывалоча, в старину! Д ед /ш к а вышел вперед, поклонился зачем-то на восход и вытянул­ ся в струнку, торжественный и как-то сразу помолодевший. Потом з а ­ черпнул из лукошка, как плицей, большой ладонью , медленно отвел руку в сторону и резко выбросил ее вперед. Широким золотым веером вспыхнуло на солнце зерно и медленно, как бы невесомо, стало осыпать­ ся на жирно блестящую пашню. Но, кажется, оно еще не успело упасть на землю, как другая рука выпустила новый iBeep, потом еще и еще, и дедушка удалялся шаг за шагом, и шел он будто в струях золотого дож ­ дя, оставляя за собою широкий ровный посев, а когда отдалился, то стал похожим на черную птицу, которая машет и машет большими ж ел ­ тыми крыльями, но не может никак взлететь... — Вот это работа! — рокотал Тимофей.— Вот это по-нашенски! А ну, бабоньки, пошли-поехали! И — раз, и — два! Левой, правой! Он смешно суетился вокруг идущих женщин, на ходу показывал, как надо схватывать горсть из лукошка, как выбрасывать руку, ругался и подхваливал, сыпал шутками да прибаутками. — А ты, Мокрына, стой! Осади назад! — кричал он.— Ни хрена у тебя не получается! Чего ты растопырила руки, как оглобли? Такими лапищами только глину месить, а не хлебушко сеять. Стой, осади, го­ ворю! Отсылаю тебя на гаубтвахту, посиди там маленько! — Это што еще за гупвахта? — раскрывает, рот Мокрына. — А во-он, видишь на заимке будочку без окон? Это она и есть. Сортир по-нашему.