Сибирские огни, 1976, №8

шей деревне такие богачи — три брата. Когда узнали, что раскулачи­ вать их будут, сели на самых лучших своих коней и ускакали на озеро Чаны, там и прятались на островах. Потом стали мстить колхозникам. Ночью подожгли сначала крайнюю избу, а через несколько д н е й— сле­ дующую. Так подряд и жгли избу за избой. Каждый уже знал: если сосед погорел, значит, следующая очередь — его. И некоторые, не дож ­ давшись беды, выходили из колхоза. Этих Каменские не трогали. Сколь­ ко их подкарауливали, сколько устраивали засад , но братья были не­ уловимы: видно, имели в деревне своих и всегда наезж али в ту пору, когда их никто не ждал. Но однажды комсомольцы все-таки выследили бандитов. Пустились в погоню. Мы с твоим отцом сразу обошли всех, за поскотиной стали нагонять братьев. И ведь знал отец, что у них об­ резы, что они могут убить, а все-таки гнал меня вперед, потому что братья снова могли уйти,— кони у них были добрые. Никогда, даж е на скачках, я так не бегал. Д аж е топота своих копыт не слышал — он оста­ вался далеко позади. Каменские сначала стреляли в нас, но когда все остальные преследователи сильно отстали, братья вдруг остановились: заинтересовались, наверное, что будет делать один человек против тро­ их вооруженных. А может, была у них цель забрать меня. Они окружи­ ли нас и пытались стащить отца на землю. Но у него была сабля твоего дедушки Семена, и он стал отбиваться, рубить направо и налево. Одно­ го из братьев сбил с коня, и тогда в него выстрелили в упор, он упал и завис на стременах, но в это время подоспели другие ребята и братьев Каменских схватили... Вот какой он был, твой отец, и хотел, чтобы ты вырос таким же храбрым...» — Про этот случай уже рассказывала мне бабушка Федора,— ска­ зал я.— Спасибо тебе, Громобой, что ты помнишь моего отца. Я ста­ раюсь быть похожим на него, но только это шибко трудно. Кабы мне дедушкину саблю, я бы тоже расправился с бандитами и жизни своей ни капельки не пожалел. А Илюху Огнева заставил бы ползать на ко­ ленях и жрать землю, чтобы он не изгалялся над бабами да ребятиш­ ками... С саблею в руках жить можно, а вот как целыми днями ходить за плугом, когда на ладонях кровавые мозоли, и спина не разгибается от усталости, и на белый свет не хочется глядеть? «Потерпи, уже осталось немного. Скоро разгромят наши фашистов, и тогда ты снова будешь бегать на озеро купаться, играть в чижик и в лапту». — Ты считаешь меня ребенком, Громобой? А я ведь ребенок толь­ ко годами, и мне смешно смотреть, как мальчишки гоняют мяч или бе­ гают за чижиком. На моих глазах дезертир сват Пётра убивал деда Курилу. Я слышал однажды , как тетка Мотря Гайдабура, истерзанная своими голодными ребятишками, призналась моей маме: «Натоплю по­ ж арче печь и закрою трубу на ночь. Л яж ем спать — и не проснемся. Л егкая смерть — без мучений...» Но тетка этого не сделала и не сделает. А когда у эвакуированной из Ленинграда девочки со странным име­ нем — Рита — умерла мать и Рита осталась совсем одна, Мотря забрала ее к себе, а на благоразумные советы соседок беззаботно смеялась: «Когда ртов много, то одним меньше, одним больше — разницы нет...» Когда я бегал к маме на ферму, то видел, как во время отдыха вытягивалась на соломе толстая Мокрына Коптева и стонала басом: «Мужика бы мне, бабоньки... Хоть замухрышку какого завалящего...» И я, так мне кажется, понимаю это. Я многое теперь понимаю. Н апрас­ но, Громобой, ты считаешь меня ребенком. Я — старик. Маленький ста­ ричок. Мне смешны ребячьи игры и забавы . И только вот это осталось у меня от детства: я умею разговаривать с тобою, с березами, цветами. Взрослые считают это глупостью, потому-то им живется труднее, чем мне... Однако заболтались мы с тобой. Пора за дело — солнце уже низ