Сибирские огни, 1976, №8

разуя густые, словно кулага, липкие лужицы. Н ад ними кружились и жундели большие зеленые мухи. Клонило ко сну, и только закроешь глаза, как потекут из-под ног черные борозды вспаханной земли, в медленном хороводе закружатся березы , что стоят по краям пашни. Но спать нельзя: ненароком нагрянет снова бригадир Илюха Огнев, как это случилось вчера. Я пахал здесь же, к вечеру так устал, что сва­ лился на гребень борозды и заснул. Илюха налетел коршуном, начал материться и орать, что я лодырь и зря жру колхозный хлеб, напосле­ док вытянул меня кнутом вдоль спины и, нахлестывая коня, наметом поскакал на другой край полосы, где пасся выпряженный из бороны бык Ш аман, а Ванька Гайдабура тоже спал в борозде. Но Ванька услышал крики, вовремя проснулся, схватил бич и стал отбиваться от наседав­ шего Илюхи. Хлестал коня по морде, тот вставал на дыбы, крутился и прыгал в стороны, а бригадир совсем озверел, подскакал к Ванькиной упряжке, вырвал из ярма занозу — длинный стальной прут и, размахи­ вая им, как саблей, снова ринулся на Ваньку. Я испугался, что Илюха его убьет, схватил палку и бросился Ваньке на помощь. Наверное, Илю­ ха струсил, потому что круто развернул коня и помчался прочь. Негну- щаяся в колене нога его пушкой торчала вперед... Ярится Илюха в последние дни, не знает, на ком выместить злобу. Ушла от него Там арка Иванова, сбежала опять к матери, тетке Анне. К ак только узнала, что пришла похоронная на Саньку Гайдабуру, ее бывшего жениха, так этой же ночью собрала в узелок манатки и сбеж а­ ла. Говорят, шибко переживал Илюха, приходил на коленях умолять, чтобы Там арка вернулась, выл по-бабьи и рвал на себе волосы, а она будто бы ск азал а ему: «Коль погиб мой сокол, так одна век вековать бу­ ду. Нет мужиков — и ты не мужик». Вот и мечется Илюха, взрослых побаивается, а на нас, ребятишках беззащитных, злобу свою вымещает... 2 Не так сильно ударил меня вчера Илюха, сквозь стеганку я и бо­ ли не почувствовал, но обидно было до слез. А кому пожаловаться? У мамы и без этого горя хватает, бабушка, т ак та еще и подзатыльник может отвешать — «не спи на работе!»: больно уж рьяная сама до любого дела, и потому люто не любит растяп да лодырей. Правда, дед Семен за меня всегда вступается, но последнее время хворь к нему пристала, все больше на печи лежит. А дядя Алексей, почитай, целыми сутками из кузницы не вылазит, один на всю бригаду остался, грохает своим моло­ том, оттого и совсем оглох. Горько мне, одиноко. Был бы отец живой, да он бы этого Илюху од­ ним щелчком в землю вогнал, соплей бы перешиб. Подумаешь, командир выискался, прямо генерал над бабами да ребятишками командовать. Мужики-то когда на войну не уходили, так тише воды, ниже травы был, тележного скрипа боялся, а теперь откуда что взялось, словно век хо­ дил в бригадирах. Раньше слыхом его никто не слыхал, а тут будто го­ лос прорезался: начнет у конторы распекать какую-нибудь несчастную бабенку — на всю деревню гундосит, только слов не разобрать. Дедушка сказывал, что он, Илюха, всю жизнь мечтал в начальники выбиться. Когда колхоз начинался — больше всех на собраниях глотку драл, самым сознательным себя выказывал. Д а не дал, видно, бог боду- чей корове рога. Только и хватило ума конюшить, над лошадьми командовать.