Сибирские огни, 1976, №8

А сейчас вот журчит одно и то же, протяжное и грустное, как длин­ ный ветер степей: Степь да степь круго-ом, Путь далек лежи-ит... Вот вернется мать с работы, я ей вслух эту песню спою: пусть по­ плачет маленько. Она всегда плачет, когда поют эту песню,— об отце вспоминает... Я домалы вал последнюю горстку пшеницы, когда в форточку вы ста­ вилась конопатая рожа Ваньки-шалопута. — Живой? — осведомился он и тут же утешил.— Ниче, все зарастет, как на собаке. Ванька слизнул языком под носом, цвиркнул сквозь зубы в потолок: — Где пшеничкой разжились? Меня бросило в ж ар , я не знал, что ответить. Но Шалопут, слава богу, в ответах не нуждался. — Новость слыхал? — тараторил он,— Там арка-то И ванова замуж вышла... Вот те крест на пузо! Илюха Огнев ее обратал . Свою Парань- ку побоку,— зачем , грит, мне вагон мяса, мне хватит и тележки... П ере­ шел сёдня в Тамаркину избушку жить, старый кобель. Я лупал на Ваньку глазами и ничего не понимал. — А знаешь чё? — кипятился он.— Д ав ай ночью Тамаркины ворота дегтем вымажем? Или погоди, у них же ворот нема... Тогда вот чё: д а ­ вай залезем на крышу и кошку живую им в трубу бросим. Вот поте­ ха-то будет!.. На следующее утро я проснулся с каким-то непонятным чувством тревоги. Долго думал, что же случилось? Наконец, вспомнил: ах, вот оно что! Там арка-то Иванова... Стало еще горше, я д аж е поплакал маленько. И припомнил, как не­ давно ходил к матери на ферму, где и Там арка тогда работала дояркой. В мамином коровнике мне все нравилось. Я любил запахи навоза и п ар ­ ного молока, перемешанные с тончайшим ароматом лугового разно ­ травья. Особенно любил время дойки коров. Вот в одном конце коровника дзинькнули первые тугие струйки мо­ лока о пустой подойник. Такой же звук, как эхо, повторился в другом месте, еще, еще,— и вот уже все полутемное помещение н а­ полнилось тихим звоном, постепенно переходящим в журчание весен­ них ручьев. Я стою за маминой спиною. Ее руки неуловимо мелькают под выме­ нем коровы, в подойнике буйной опарой вздымается белая шапка пены, и витые струи уже не звенят, а сытно урчат, глубоко проби­ вая пену... Я направился в сенник, что стоял поодаль от коровников, проверить расставленные на крыс капканы. З а плотно прикрытой дверью услышал какую-то возню и глухой, сдавленный плач. Я изо всей силы торкнул ногою в дверь. И з темноты выскочила Там арка, тиская на груди разорванную кофту. Она дико зыркнула на меня и, громко всхлипывая, бросилась прочь. Ш кандыляя на негнущейся ноге, из сенника вышел Илюха Огнев. Маленькое птичье лицо его было в кровавых царапинах. — Што тебе здесь надо? — заорал он, увидев меня. И начал длинно материться, неразборчиво гундосить в нос. Мне всегда казалось, что чисто говорить Илюхе мешают зубы. Крупные, ж е л ­ тые, они лезли наружу, будто у Илюхи полный рот жареных тыквен­ ных семечек. Потому и верхняя губа постоянно ползла к носу в зверова* том оскале...