Сибирские огни, 1976, №8

Только вот на м аму не проходит обида: не мог я тогда понять, за что она на меня так разъярилась. З а всю жизнь и пальцем не тронула, грубого слова от нее никогда не слыхивал. Бабуш ка Федора часто кори ­ ла ее: «Шибко уж добрая ты, Марьюшка. Потому и все люди кругом добрыми тебе кажутся. А оне, люди-то, разные — не все на одну колодку скроены. Есть и бессовестные, и хитрые,— а ты ко всем с открытым серд ­ цем, как малое дитя. Трудно таким-то на свете жить...». Помню, заготавливали в начале лета березовые веники, какими в бане парятся. И з дому вышли мы с мамой до солнца, потому что ветки надо резать по росе, тогда лист на них крепче держится. Село еще не проснулось, а поле затопило туманом, и мы шли в нем по пояс, как по воде. И так а я стояла тишина, что как-то боязно громко р а з ­ говаривать. Но вот взошло невидимое нам солнце, и по густой белизне тумана пролегла золотистая дорожка, как на недвижной воде в лунную ночь. Н алетел ветерок, согнал туман в низины, и росная степь засиял а всеми цветами радуги. — Хорошо-то как, господи,— тихо ск а зал а м ам а,— на травку -бы ­ линку ступить ж алко. Все ить живет, радуется... Вот так-то! Травку ей ж алко , а родного сына ни за что ни про что по башке ш арахнула, аж искры из глаз посыпались. А случилось это вот как. В колхозе начиналась уборка хлебов, и доярки, управившись с коровами, бежали на ток, чтобы помочь сушить и веять зерно. Как-то я заметил: вернувшись с работы, мама почему-то закры лась в горнице и там стала разуваться. Я поглядел в щелку: ко г­ да она разм аты вала портянки, на пол просыпалась горсточка пшеницы. М ама собрала все до зернышка, провеяла на ладони и ссыпала в мешо­ чек. Так вот откуда эти хлебные крупинки, которые частенько стали по ­ падаться в наших пустых крапивных щах! И меня осенила мысль: что, если сбегать на ток, а там невзначай пройтись по рассыпанному для просушки зерну,— авось, и в моих ону­ чах да лап тях застрянет пшеничка. Я не стал откладывать это дело в долгий ящик, тут ж е помчался на ток. Там уже кончились все работы , одна бабушка Кулина, сторожиха, та самая, что первая в нашем селе получила на сына «похоронку», расхаживала с берданкой на плече. Н о ­ сила она свое оружие, как бабы таскаю т коромысло, а все знали , что ни одного патрона у нее нет. — Ты кудай-то бежишь, запалился эдак? — спросила бабка. — Теленка ищу, бабуш ка,—■соврал я.— Не видели — пегенький т а ­ кой, с белой лысиной? — Пробегал давеча какой-то, да кто их упомнит... Я приблизился к пшеничному вороху, ступил ногою на зерно: — Не греется, бабушка? — Д а к только ворошили, а зерно-то сухое, чистое,— прямо к а к в зеркало глядись. Я поглубже засунул ногу в пшеницу, но что-то не почувствовал, что­ бы зерно насыпалось в лапоть. А бабка перекинула ружье на другое плечо и поплелась под навес. Непослушной, деревянной рукою я схватил горсть пшеницы и высыпал в карман. Потом еще горсть, еще. Воровато оглянулся — бабка смотре­ л а на меня. С траш ная она была: нос крючковатый, хищный, гл а за — к ак черные дыры на желтом лице. Меня словно ледяною водою окатило, я не мог двинуться с места. — Телок-то твой туда, вроде, побежал,— наконец, проскрипела Ку­ лина и махнула рукой на деревню.