Сибирские огни, 1976, №8

д аж е если бы до костей содрал кожу на ногах. Но Ванька не оглянулся. Он т ак и шел, д ержа сь з а прясло и еле переставляя ноги. Впервые в жизни я показался гадким самому себе... Но в детстве быстро забываются ссоры и обиды. Уже на другой день я резался в бабки с Ванькой и его братом Васильком, моими по­ годками. Они родились двойнятами и как две капли воды походили друг на друга. Но как же-непохожи были они характерами! — Уродилась пара — гусь да гагара,— говорила про них моя бабушка. I От этой внешней схожести страдал больше всего тихий, застенчи­ вый Василек. Набедокурит Ванька у соседей — те бегут жалов ать ся матери: — Опять, Мотря, твое синеглазое чудовище нашему кочету хвост выдрало. — Ванька, чи хто? — Д а какой лешак их разберет — Ванька или Василь? — Есть разница,— убежденно говорила тетка Мотря,— У Ваньки на ягодице пятно темное — родинка. — Д а к што же, всякий раз ловить и штаны сымать? — А я к же? — удивлялась Мотря.— Не худо побачить, откуда у хлопца ноги растут. А за одним, шоб труд даром не пропал, и березо­ вой каши за гашник треба всыпать... i' » Ра здолье было теперь нам на улице! Сразу за нашими огородами начиналось озеро, которое дугою огибало все село. Л ед на озере посинел, вздулся, а вокруг большой проруби, где поили скот, было желто от проступившего навоза. Ночами мороз застекливал прорубь тонким лед ­ ком, который от удара палкой звонко трещал, и во все стороны лучами брызгали трещинки. Темная вода заливала парную пробоину, мы спус­ кали в нее на суровых нитках самодельные крючки, наживленные тес­ том, и ловили пузатых от икры чебачков. На другом берегу озера темнели непролазные заросли тальника и ракиты. Мы перебирались туда по зимней дороге. Снега осели, и вилю- чая дорога возвышалась теперь над ними, будто насыпная шоссейка. К аж д а я соломинка, к аж д а я оброненная былинка обтаяла в снегу и провалилась в свой желобок. А в лужицах, под прозрачным ледком, ес­ ли приглядеться, тихо шевелятся бурые травинки, видны припавшие к земле пожухлые листья да коричневые орешки заячьего помета. Дорогу еще не расквасило, снег твердо утрамбован, но стоит сде­ лать шаг в сторону, как сра зу по пояс провалишься в сугроб, на дне которого булькает студеная и синяя вода — снеговица. В черных кривых кустарниках каждая лозинка об т аял а глубокой, до самой земли, лункою, серый снег усыпан ржавыми прошлогодними листьями. Сладко пахнет волглой, распаренной тальниковой корою, талым снегом, преющей листвою. А от кузницы, темнеющей на нашем берегу, доносятся чистые и звонкие, как утренняя капель, звуки: «Дон- дон-дилинь-дон! Дилинь-дилинь-дилинь-дон!» Я понимаю эти звуки. Вот это четкое и круглое «дон-дон» это бухает по наковальне молотобоец, наш дядя Леша. А это тоненькое, звенящее «дилинь-дилинь» — эхо от молоточка кузнеца Якова Гайдабуры. Вечером, возвращаясь домой, мы обязательно заходим в кузницу. Она находится в маленькой, слепленной из самана избушке с двумя слепыми от копоти оконцами. Как сейчас вижу бархатно-черные от сажи стены, груды всякого железа, наваленного по углам, и в синем от едкого угольного дыма по- лумраке сияющее раскаленными угольями горнило — святая святых