Сибирские огни, 1976, №8

Но усадить меня за стол было не так-то легко, я стеснялся до слез, хотя запах клецок, поджаренного лука с салом вызывал во рту сладкую слюну, которую я не успевал сглатывать. — Ото ж скромняга растет,— говорил дядя Яша и силой волок меня к столу.— Чисто матка своя буде... Тяжко, хлопчик, с таким х а ­ рактером на свите жить... После ужина, чуть захмелевший, он брал в руки баян. Этот баян был единственным и бесценным богатством в семье Гайдабуров, и дядя Яша клялся, что при нужде он скорее продал бы последнюю коровенку, чем свою музыку. Ребятишки горохом сыпались на пол, рассаживались у ног отца, и весь муравейник сразу затихал. Дяд я Яша начинал осторожно перебирать по белым пуговицам б а я ­ на своими бурыми от железной окалины пальцами, и вот как бы н а ­ плывала издалека, рождалась музыка, и все шире, все шире заполняла пространство вокруг, горячо подкатывала к сердцу, и д аже страшно с т а ­ новилось, и хотелось плакать... И виделась мне почему-то ночная степь, уснувшая под звездным небом в ласковой теплыни, и далекий огонек в темноте: палы ли там запустили, выжигают под пахоту жнивье, или костер одинокий светится в ночи? И что за люди там, у того далекого костра? А дядя Яков, припав щекою к блестящей планке баяна, выводил низким и мягким голосом: Солнце всходе на Вкранне,— Хлопцы, не зевайте, А на мене, Кармелюку, Всю надию майте... Песню подхватывала тетка Мотря, а за нею — ребятишки повзрос­ лее, которые умели уже петь. И так хорошо, так уютно было в эти ми­ нуты, что, казалось, не будет уже никогда со мною ничего плохого, и только радость, светлая радость ждет впереди— Баянист внезапно обрывал песню, встряхивал кудлатой, простре­ ленной сединою головой, и большие грубые руки его начинали неуло­ вимо порхать над белыми пуговицами: Гон, гол, гопака, Девка лучше казака! Самый лучший в семье плясун Ванька, прозванный за отчаянный норов и неутомимость в проказах Шалопутом, бросался на круг, вер­ телся выоном, взбрыкивал козленком, кувыркался через голову... 4 Начиналась весна. По ночам еще жали холода, да и днем мороз­ ный воздух пощипывал в носу, но солнце, какое-то незаметное зимой, теперь все больше давало о себе знать. Сидишь у окна, и т ак сквозь стекла пригреет, припечет щеку, что кажется, на дворе уже жаркое лето. Сугробы осел^, снег стал серым и крупчатым, как соль, а на солнцепеках проглянули первые проталины. У кур покраснели гребешки, они целыми днями рылись на припеках, блаженно стонали, и тяжелый сырой ветер ерошил им перья. Ожили, картаво зачиликали воробьи. Зимою они были черные, выпачканные сажей, так как прятаться от морозов приходилось в печных трубах, а