Сибирские огни, 1976, №8

— Ну, ну, чё расквасился, паря,— ласково говорил он и гладил меня по спине тяжелой рукою.— Д а с т бог, проживем, чего уж теперь поделаешь... А я задыхался, чувствуя, как к горлу подкатывают рыдания, и не было в этот миг для меня дороже человека, чем дедушка. Теперь я не отставал от него ни на шаг. Д ве гладко оструганные, заостренные на концах дощечки дед на ночь сунул в ж а р ко вытоплен­ ную печь — распаривать. Утром загнул острые податливые концы, с т я ­ нул их веревками, сразу же и сыромятные хомутики посередине дощечек приладил — крепления для пимов. А вечером, на зависть всем ребятиш­ кам, я уже катался на новеньких, чудесных лыжах . Вот он, оказывается, какой у меня дед! И напраслину н аговарива­ ет на него бабушка . Сама-то что делать умеет? Только и знает, что у печи с ухватами возится. А у деда, ка к говорит колхозный бригадир Серега Киндяков, золотые руки. Он и сани для колхоза делает, и хомуты починяет, и веревки вьет, а уж пимы ск ат ае т — износу им нет. Правда, многое для меня было в нем еще непонятно. Не понимал я, например, дедова бога. Бог — это темная, засиженная мухами икона, которая висит в переднем углу прихожей. На ней и разобрать-то ничего нельзя. Из темноты проступает только желтое лицо, с кругло подстри­ женной, как у деда Тимофея Малыхина, бородкой д а кисть руки со сло ­ женными в щепотку пальцами. Старик — ка к старик, ничего особенного. Но дед всякий раз, когда садится за стол, поднимает на икону, заводит под мохнатые брови глаза и что-то быстро и горячо шепчет в свою рос­ кошную бороду. Потом складывает щепотью, так, ка к у бога, пальцы и тычет ими в лоб, в плечи, в живот. И меня частенько поучает: — Молиться тебе надобно, Сергунька. Все ить от бога, от милостив­ ца нашего идет — и жисть наша, и смерть наша. Господь создал землю и все живое на ней... — А нас в школе учили, что бога никакого нет,— вмешивается в разговор дядя Леша и подмигивает мне,— А земля с ам а собою со зд а ­ лась и шариком крутится в воздухе. — Д у р а к !— сра зу же вскипает дед,— Д а как же это создалась с а ­ ма собою? Попробуй-ка шти сварить из ничего, без воды да картошки? Ша-ариком! А как же ты по шарику-то ходил бы, ядрена корень? А воду возьми. Как же речки да озера на шарике-то твоем удерживаются? Д я д я Л еша безнадежно махал рукою, а мне казалось, что дед прав: действительно, как это на шарике удерживаются дома, люди и все про­ чее? Тут на скользкой горке — и то не удержишься, кубарем вниз покатишься. А дед говорил мне: — Не слушай ты его, еретика окаянного, давай -ка молитвам тебя лучше буду учить. Он нараспев читал молитвы, а я повторял за ним диковинные сло ­ ва, не понимая в них ничего. И оттого, что не понимал, никак не мог з а ­ помнить, сколько дед со мною ни бился. — Бестолковый. Тупой, ка к солдатский сапог,— наконец, решил он и отступился от меня. По субботам дед «служил молебен». Он вставал рано, когда в избе все еще спали, з аж и г а л перед иконой свечку и становился на колени. Как-то я проснулся от его шепота и свесил голову с полатей. Д е д то ­ ропливо крестился и так низко кланялся, что борода его, словно красный веник, мела по полу. Я впервые видел «молебен», и меня отчего-то вдруг разобрал такой смех, что я не удержалс я и громко прыснул в подушку. От неожиданности дед звонко трахнулся лбом об пол, потом вскочил и заорал , багровея: