Сибирские огни, 1976, №8

— Л ож к у свою ладит, язви его в душу-то. А надолго ли? Теперь только на этой лож к е и вымещает зло. К а к чуть не того — хрясь ее об пол, петушиная голова и полетела, закукарекала... Она снова села к припечку и продолжал а : — О тмякла я тогда, люб он мне снова стал; знаешь сама, Марьюш ­ ка: сердце-то наше бабье из воску ярого, видно, слеплено, чуть при­ грей — и растаяло. Через то и маемся всю жись, ка к в аду кипим... А Семен и вправду попервости-то меня не трогал, з аж или хорошо, люди, на нас глядючи, завидывали . Д а недолго такое было,— з аб р али его на службу, а вскорости и война германская началась. Возвернулся Семен с фронту совсем другим! человеком. Нервы, бает, мне порвали, под удушливые газы германские попал. Приползет, бывало, домой на к а ­ рачках, ни тяти, ни мати, сам пьянее вина. Лы к а не вяжет, а начинает командывать, изгаляться. Чуть што не по его — бьет, чем попадя, но­ гами топчет, не глядел даже , если и беременная я ходила. А в ту пору т яж ел а я бывала, почитай, о каждом годе,— неожиданно и стыдливо как-то улыбнулась б абушк а .— Д ев я тн адц а т ь ведь детишек народила, да в живых-то осталось всего шестеро... Пятеро теперь, без Паши... Это сейчас бабы детей стали бояться,— у какой чуть заведется, скачет ско­ рее в больницу, выскребать. А потом жалуется : здоровья, мол, нетути. А в наше-то время родишь, бывало , д а не дай господь, в страдную пору случится, д а к к а к а я уж там болесь,— два-три дни поваляешься — робя- тёнка в подол и на жниво опять. Некогда разлеживаться-то было... — З а что он вас бил?.— думая о чем-то своем, спросила мама. — А з а то и бил, што дура была, потачку давала... Молилась на него, на идола окаянного... Д а хорошо еще, что росточком-то малень ­ кая я, легонькая. Ударит он успетком — я и отскачу, ка к мечик. А будь бы дебелая д а при теле — з абил бы насмерть,— с улыбкой, с каким-то д аж е удовольствием вспоминала бабушка. И вдруг встрепенулась, го­ рячо зашептала: — Д а ты не подумай, Марьюшка , што уж зверь он такой. Душа-то у него хорошая, светлая. Когда остепенится, бывало , после пьянки — пригожее д а веселее Семена и мужика на деревне не было. А что вспыль­ чив больно — д ак , может, и впра вду те газы германские таким его сде­ лали, а может — водка, будь она трижды проклята. Недаром ведь го­ ворят: не человек пьет водку, а она его... Мне веселее стало от последних бабушкиных слов, я д аж е не пове­ рил страшному ее расска зу о том, каким был дед Семен в молодости. Я ведь зн ал его всегда добрым, ласковым , а какие чудесные умел он расска зывать сказки, когда, случалось, оставался я ночевать в их доме, спал с дедом на печке! И впрямь: дед подулся несколько1дней, поворчал что-то в свою гус­ тую красную бороду — и оттаял. Как-то я, играя во дворе, заглянул в сарай, где он обычно плотничал. Я несмело остановился в дверях, а дед сказал , не поднимая головы от верстака: — Ну, заходи, заходи, чё, п аря , свет застишь. Я робко приблизился. Д е д строгал березовую доску, стружок т ак и плясал в его руках. Из-под него, з авиваясь кольцами, летели желтые стружки. Сладко пахло березовым соком. Д е д был без фуфайки, рубаха на широкой спине его взмокла, прилипла, и под нею тяжелыми булы ­ жинами двигались лопатки, резко обозначался желоб между ними. — Чего это ты делаешь, дедушка? — насмелившись, спросил я. — А вот лыжи тебе и мастерю,— ответил дед и отложил в сторону стружок, т ак ни разу и не взглянув на меня, принялся выбирать из бо­ роды мелкие кудрявые стружки. Лицу моему вдруг стало жарко , защипало глаза, я не выдержал, ткнулся деду в живот и зашмы гал носом.