Сибирские огни, 1954, № 3

него, а на Кирпичникова: — Вот ещё воспитатель нашёлся! Пошутить нельзя. Патологическая ирония! Надо же такое придумать...» Вера не знала, что раздражение и холодность Кирпичникова объясня­ лись другими причинами. За те дни, что они провели в песках, он с недо­ вольством следил за работой Веры. Она работала, как и все в партии, много и напряжённо, но равнодушно, спокойно, и говорила о сделанной за день работе тоже равнодушно, без воодушевления и законной гордо­ сти. А какими шумными и весёлыми бывают вечерние часы у костра, когда геологи показывают друг другу находки и открытия дня, азартно спорят и, не будем греха таить, немножко хвастают... как охотники, и привирают] вызывая завистливый огонёк в глазах коллег. В партии Кирпичникова ве­ чера у костров проходили тихо, в вялых, скуповатых разговорах. Но Кирпичников надеялся, что это изменится, и Вера неожиданно вспыхнет и загорится. Ведь одно из высших наслаждений жизни — от­ крытие неоткрытого и создавание несозданного. Это и есть — жить вперёд, а настоящему человеку одной жизни мало. А ведь вот они тоже идут по пескам, чтобы открывать и создавать. И всё это, — думал Кирпичников,— придёт со временем и к Вере. Он готов был даже защищать Веру, если на неё нападал Крупнов, но пока она продолжала его раздражать. Однажды поздно вечером (на второй неделе их работы в песках) Кирпичников и Андрюша остались вдвоём в палатке, устраивая постели. Надувая резиновую подушку, Андрюша неожиданно сказал, без всякого вступления, словно продолжая разговор: — Бывает и так в жизни. Не так сталося, як гадалося! Мечтает чело­ век о зелёной ленточке лауреата и о портрете в «Правде», а ему — песок и глину! Кирпичников промолчал. Крупнов остервенело дунул в подушку, но вдруг фыркнул и захохотал. Подушка вырвалась у него из рук и уми­ рающе зашипела. — Подумать только, не дают человеку работнуть на полный размах молодецкой руки! Пройти, так сказать, по подземным хребтам. Тр-р-раги- ческое положение! «В когтях песка и глины!» Вроде названия американ­ ского фильма. — Погодите, погодите, Андрюша,— строго сказал Кирпичников,— а что плохого, если человек мечтает о больших и трудных делах? И вам от души желаю почаще мечтать об этом. Вы думаете, что я сторонник малых дел, что я сам не мечтаю о... ну, о том же, что и она? Ого! Стремиться на­ до к самому большому, к самому большому, на что только хватит сил... И вот ещё что: пусть человек поработает, испытает себя в труде, и тогда он поймёт, всё поймёт, вот увидите. Кирпичников помолчал и добавил совсем другим тоном, таким, что и в темноте видна стала его улыбка: —А шлем авиационный вы сняли бы, в самом деле. Он как-то странно вам на голову действует. Нехорошо рас­ суждать начинаете. — Я лучше уйду,— поднялся на колени Андрюша и начал обиженно пихать подмышку резиновую подушку, шлем и перчатки с раструбами. Вам сегодня лучше одному ночевать... — Ложитесь,— мирно сказал Кирпичников.— Обидчивыи какой... И Андрюша, обиженно хмыкнув носом, начал снова надувать по- душку. , ...Но шли дни, а Вера не менялась, Кирпичников мучился и с трудом скрывал это. Для натуры щедрой и открытой очень трудно работать рядом с человеком, который не отдаёт делу всего себя, как отдают большой любви или ненависти. И всё же, наконец, он сорвался. Изучая за вечерним чаем карту, Кирпичников нахмурился и сказал встревоженно: