Сибирские огни, 1927, № 2

кого ни в чем не убедила. Она воспринималась, как музыка. Можно слушать •орган и замышлять рабочее восстание. Но сам Ерошин, видя товарищескую руку, где подсознательно он ждал «Голгофы», задумался и очень крепко. ИУ стихов его исчезла прежняя бездумная легкость: «О, если б знали вы, чем я живу и мучусь, Вздохнули б над судьбой моей!». Сейчас Ерошин давно не печатается. Это хороший признак. Он работает в окружной газете, ведет литстраницу, помогает молодежи. Он пишет, что прежнее творчество его не удовлетворяет. Однажды Ерошин пошел на аэродром и сел в кабину юнкерса. Ерошин увидел растущий горизонт нашей плоской крестьянской страны. Он пытается перейти на прозу, на эпос. Он читает серьезные научные труды. Все это—много значит. Я думаю, он поймет, что, на самом деле, ком- натные цветы-воняют, как пудра, а от мазута веет бодрый запах. От Ерошина можно— ждать. Ск р омный р а з бойник. У него тихий голос и совсем приличный для нынешнего поэта европей- ский костюм; но подпись у него разбойничья: «Михайло Скуратов». Как и следовало ждать, синтез Сибири и революции, новая сибирская поэзия, оформилась прежде всего в творчестве коренной сибирской молодежи, уроженцев старых сибирских городов: Иркутска и Омска (Томск целиком ушел в учебу и в обиду, что на исторической арене его обставляет мальчиш- ка, выскочка—Новосибирск). Михаил Скуратов—иркутянин. Родился в начале 900-х годов, в селе Уяне, б. Иркутской губернии. Родители его—потомки завоевателей Сибири, переписанных из казаков в «крестьянское сословие». «Я из рода сибирских старожилов»—расскадывает о себе М. Скура- тов. «Отец мой рано выучился грамоте; в юроде стал жить с молодых лет, где вел жизнь городского пролетария, будучи то кочегаром, то конторщиком, т о военным писарем. Мать моя—женщина безграмотная, но не мало хранит жи- тейского опыта и сказаний о стародавних временах. Жил я, по большей части, в городах. Учиться начал в гор. Иркутске. Помню, что по словесным наукам и по дурному поведению шел всегда впереди всех; не ' раз дело доходило до то- г о , что меня решали за поведение исключить. Как сын бедняка, я не мог по- пасть ни в гимназию, ни в реальное училище. По-дешевке, на медные гроши, я благополучно кончил высшее начальное училище (4 класса гимназии) в са- мую революцию 1917 года. Отец было хотел меня определить в телеграфисты (это был его идеал), но я поступил в Иркутское Горное училище; пробыв в нем 2 года, побывал на шахтах и золотых приисках и не кончив училища, по независящим от меня обстоятельствам, стал с 1920 г. добывать себе кусок хлеба. Был я простым чернорабочим, сплавщиком дров, запальщиком в шах- тах, конторщиком, был жнецом, батраком и пр. По вечерам посещал вечер- ние курсы и рабфак. .. В 1922 г. поступил в Иркутский Университет, выдержав экз амен, экстерном, на Восточное отделение Внешних сношений». .. Пред нами типичный путь талантливого пролетария: труд пополам с ученьем, рабфак, комсомол. В Иркутске в то время на литературном фронте было оживленно. Старый город пытался соперничать с непрошенной столи- цей. Издавался толстый художественно-литературный журнал «Красные Зо- ри», просуществовавший около года. Издавался журнал «Кузнецы Будущего».