Сибирские огни, 1927, № 2

— Нет. Это уже потеря равновесия. Чувствует он, что почва колеблет- ся под ногами. Разве «Черный Передел» не замечает, что архив открыл свою пасть и готов проглотить всю их безжизненную премудрость пискаря? — Злословите, батенька, и бы—ergo, дни ваши тоже сочтены. — Ну, пусть злословлю, но нервы работают, как у здорового быка. А работа наша, по милости господа, первоочередная. Однажды у меня сошлись несколько эмигрантов. Проводив Стефанови- ча, заговорили о нем. Выяснилось следующее: Яков Васильевич—сын дере- венского попа, Черниговской епархии. Молодым студентом Киевского уни- верситета он примкнул к революционному движению в начале семидесятых годов и порвал все нити с казенной учебой. Страстный, с огромной волей че- ловек, он ушел весь в революционную работу, ища новых путей, ведущих ближе к цели. Видный член тогдашних организаций, он создает и пропаган- дирует новеллу, что высшая государственная власть в России за простолю- дина, но помещики, чиновники и духовенство—против, а потому... и т. д. Опыт такой пропаганды имел успех (1876-1877 г.), но скоро дело раскрылось. Стефанович и его друзья—Дейч и Бохановский—были арестованы. Попали в эту кашу и многие крестьяне по громкому «Чигиринскому делу». Стефанович и его товарищи бежали из Киевской тюрьмы при помощи Фроленко, устроившегося ради их побега там надзирателем. Этот знамени- тый побег в 1878 г. казался нам страницей из Рокамболя, пока мы не озна- комились со всеми деталями. Ларчик просто открывался. Псевдо-надзиратель вывел их из тюрьмы, посадил в заготовленную лодку и сплавил по течению Днепра. Полиция и жандармерия бились до десяти потов, обшарив весь Киев, пока революционная пресса не раскрыла им глаза. В Париже Яков Васильевич пробыл недолго. Его кипучая натура не могла ни спать, ни отдыхать. Темперамент понуждал к активным действиям немедленно, сейчас. Теоретизировать и шаг за шагом выгонять политику в окно, когда она лезла в дверь, он не мог, а потому и неудивительно, что российская жизнь 1881 года потянула его в свои ряды, как и многих других, предпола- гавших изменение условий работы' пропагандиста и революционного деятеля. Даже скептики говорили: «надо ехать. Не прозябать же за границей веки- вечные... Хоть шрше, та иньше»... И снаряжались в путь. Как Я. В. уехал, это было облечено в строжайшую конспирацию. Кон- спирировать, согласно моде, стали все. Я. В. предавался этому спорту очень охотно, но не выносил его в других. Раз, когда он и примусов сошлись у меня, начался, примерно, такой разговор: — Вы не знаете где Б.? — Б. много. Которого вам надо?—уставился глазами Примусов. — Ну, помните, зеленые штаны и проч.? — Нет, не знаю, о ком спрашиваете. Продолжительная пауза. — А где О.?—прервал молчание Примусов. — Не ясно кто,-—резнул Я. В. Он раздраженно заговорил о нелепостях сугубой конспирации и, обра- щаясь ко мне, вопросил: — Скажите вы, что делают и где находятся А., Б., В., Г.? Я предвидел бурю и крупное столкновение между Стефановичем и Примусовым, а потому принял превентивную меру: