Сибирские огни, 1927, № 2

— Эту весть сорока на хвосте принесла вам?—спрашиваю я, поддраз- нивая их. — Не сорока, а ночная телеграмма! — Я читал ее. Там только убийство. — Но между строк сквозит ясно, что. . .—начал Стрик неуверенно. — Что Стрик фабрикует новости,—дополнил фразу чей-то голос. — Тоже фабрикант, скребница... — Да, постойте, подумайте... — Стрик так и делает: постоит, подумает и выдумает иссебятинку,— добавил Павлюк.—Это он завсегда может: из него во все щели лезет поэзия. — При чем тут поэзия?—огрызнулся Стрик.—Ну-с, отворяйте! — Не могу. Я в постели и без галстука. Разламывайте французские двери и входите, а я- не могу подняться. После кратких об'яснений они ушли. Татарское нашествие не состоя- лось, но они унесли с собой и слабую надежду на сон; пришлось встать и за- няться сводкой сведений за предыдущий месяц, пока поджаривалась котлет- ка на газе и вскипел чайник. Вечерело. С тяжелыми мыслями я закрыл читальню и пошел в со- брание, назначенное в нанятом на сей случай зале. Встретил меня химик словами: — Зал большой. Народу нет. — А к то же там бойко щебечет? — Это—кавалькада и так кое-кто. Почему-то называли группу грузин с фамилиями на дзе, ини и швили кавалькадой. Дружные, славные ребята в спокойном состоянии они быстро горячились. Тогда палили из пушек по воробьям, разбиваясь в мелочах. Их своеобразная жестикуляция всегда забавляла меня. Что-то упрямое и задорное светилось в их глазах—больших, открытых, честных. Хороший народ, думал я. К назначенному часу открытия собрания зал быстро наполнился с избытком. Всполошилась вся русская колония в Париже без повесток и об'- явлений. Полиция отсутствовала, но представители сыска, без сомнения, были, как полагается. Собрание открыл и первую речь произнес Петр Лаврович. Ука- зав на скудность сведений, он высказал глубокую свою веру в движение и его результаты. Говорили понемногу другие. Краткую, но пламенную речь отжарил .представитель Грузии, и на трибуне воссел Г. В. Плеханов. Он го- ворил о случае в России. Полтора часа длилась его «оратория» и во все время он держал публику в крайнем напряжении. Закончилась она вихрем пожела- ний, сказанных с удивительным под'емом. Взрыв рукоплесканий был ему ответом. Оратору неистово рукоплещут, вызывают, вновь аплодируют и благодарят и не дают говорить другим. Многие покидают зал, считая вечер исчерпанным. Выбросившись гурьбой на улицу, мы незаметно разбрелись в разные стороны. Меня кто-то окликал, но я сознательно отделился от компании и шел куда глаза глядять. Хотелось одиночества. Что теперь там—за горами, з а долами? Неужели по-старому: «В столицах шум, Гоемят витии, Кипит словесная война. А там, во глубине России... Там вековая тишина!»