Сибирские огни, 1925, № 6

В ГОРНОЙ ЗАИМКЕ. На столе чигень и медовое пиво. А улыбка хозяина кровавый мед. Поживи у нас, погости, красивая, У горных вод, у таежных высот. У нас, средь расщелин, огни закатов Хмельней, чем вино в московских краях, Мглою скал надвинулись скаты И спят облака на снежных белках. В бельниках пропасть сладких ягод, Шишками в черни наряжен кедрач. Всех позабудешь, привыкнешь за год, Дождь весенний—девичий плач. Вижу, не шутит. Не вечной ли гостьей Мне пропадать на заимке твоей? Гам, у аила, кресты на погосте Чуждой и тесной ограды милей. Здесь, кругом, ни жилья, ни света. . Знать, и ямщик мой уехал теперь... Душно в тесной запертой клети... Стены и жуть... Застонала дверь... Падал туман, и косая татарка, Стройная, легче тумана, вошла. Путаясь в речи бессвязной и жаркой Острый нож на память дала. Там за стеною пили и пели; Нас же прохладою встретила ночь, Бились копыта, бились, звенели... Конь уносил от заимки прочь. Реки и камни... Ночная дорога. Трепет сердца и жизнь моя... Словно цветы у осеннего лога Радости жалит тоска-змея. Конь не выдал, вытоптал дали, Видел ли кто, как неслись в ночи? Ветры гудели, сучья качались, Звезды играли... Сумей, доскачи!.. Пусть я не верю дурному глазу, Снова готовлюсь в далекий путь. Но оседлаю коня... и сразу Вспомню заимку, веселье и жуть. М. Терентьева.