Сибирские огни, 1925, № 6

Работа по времени подходила уже к концу. Накинул я веревку петлей на какую-то женщину, вытянул из кучи. Смотрю, приятельница как-то дико смот- рит на труп. Бросилась на колени, посмотрела, дико закричала: «Мама»!!! Переполох. Сбежались чуть не все. Она лежит на трупе в истерике, я не знаю, что. делать, толпа стоит, молчит. Потом сообразили, оттащили ее от тру- па, его поскорее в могилу, а ее снегом оттирать и кормить. Выпросил у распорядителей сани, на которых трупы возят, усадил ее и домой увез. Так в истерике, полуживой и привез. VI. Три дня она пролежала. Потом стала на службу ходить. Уговорили ее, что она ошиблась, что ей показалось. Плакала, но понемногу успокаивалась. Заболел сыпняком. Несколько дней разбаливалась голова, потом слег. Все трупы мерещились. То на сани укладывал, то руками за ноги таскал их. Бегал от них, а они за мной гонялись. Где-то в поле по снегу, как безумный несусь, а они за мною целой тучей и не бегут, а летят, вот-вот догонят; кричу, напрягаю все силы. На минуту прихожу в себя. Сожитель и приятельница дер- жат, успокаивают меня. Опять трупы: замерзшие, но двигаются, руки, ноги уродливо согнуты и не шевелятся, головы то подняты, то на бок повернуты, молчат, зубы стиснуты и вдруг все бросаются на меня... Две недели пролежал почти все дни без сознания. В тифозный барак не повезли, оставили дома, хозяйка, товарищ и приятельница поочередно дежу- рили у 'меня. В тяжелой форме был тиф; бредил я, бился, стремился убежать, кричал; много было хлопот со мной. Организм выдержал, прошел кризис, стал поправляться. Ослабел, ноги отчаянно болели. Потом аппетит появился, кажется, все бы с'ел. Все, кто что мог, носили' мне еду, все казалось вкусным. Наешься, а через час-два опять тянет. Не хватало, что доставали для меня. Хлеба тогда в городе еще много было, ел больше его. Стал ходить, ноги продолжали болеть. От скуки на службу пошел и все опять пошло по-старому. На воскресники долго не ходил, доктор записку дал. С приятельницей стал неразлучен. Когда болел, она, оказывается, все свободное время у меня находилась за сиделку. Трупов в городе меньше стало. Подобрали, Тиф продолжал работать. Ор- ганизованы были «чекатифы». К весне, однако, пошел на убыль, кажется по- тому, что все переболели. Не увернулась и моя приятельница. Ее поймал возвратный. Четыре при- ступа было. Пришлось повозиться с нею, конечно, мне. Устроил ее в госпиталь, хорошо оборудованный. Отлежалась благополучно. Пришла весна. Трупов уже не было. Подобрали все. Газета писала, что больше пятидесяти тысяч было зарыто в тех могилах, что мы, рыли. Столько же почти, сколько живых было в городе. И только Обь еще долго сверху приносила и выбрасывала на берег остатки. Летом, когда песок засорял глаза, нестерпимо жгло солнце и все полос- кались в мутной Оби, с приятельницей пришлось покончить. Прошло пять лет. Трупов нет, а если один какой найдется, так об нем в газетах напишут. Но квартирный кризис остался и стал еще хуже, я за пять лет .едва сумел отвоевать комнатушку, в которой мы спим, едим и обед гото- вим, а по полу бегает трехлетний мальчуган, которого я зову «воскресник». «Приятельницы» уже давно нет, а есть жена Женя,:—та самая, с которой тру- пы таскали