Сибирские огни, 1925, № 6

К зиме стало туго. Пищи не стало, ягоды и те позамерзли. Изодрались, изголодались люди. Шли из трущоб кедровых, из расщелин горных, поближе к деревням да к улусам бурятским'. Кто под счастливой звездой ходил, тот жив остался, кому фарту не было—всех перестреляли!. — Ага, большевик... Давай его, растудыт-туды такого... Случилось так, что вблизи Култука как-то утром поймали чехи в горах • бродягу, да не простого,—красногвардейца. Жив» его потащили в штаб на суд-расправу. Вели по деревне до самой станции, так что бабам довелось одним глазком поглядеть на варнака. Варнак был здоровенным парнюгой, и в кость и в рост вышел. Лицо хоть и не мыто было, пожалуй, недели три кряду, да очень пофавилось бабам. Волосы у парня—из кольца в колец, глаза серые—во, какие! со сто- ловую ложку, не меньше. Размякли' бабьи сердца и мозги. — Несчастненький... Подтощал-то как... бедненький... Убьют ведь его, хворобы-то... На пленном трепыхалось тряпье,—одна штанина держалась на ниточ- ке,—на одной ноге шлепала какая-то опорка, другая, совсем босая, истре- скалась в кровь. Военные суды короче воробьиного носа. Раз, два и готово... Не знаю, какой стих нашел на чешское командование... Мужики кул- тукские и то диву дались. Пойманному большевику чехи дали помилование То ли работник им лишний понадобился, то ли стрелять не было охоты, толь- ко варнак, то бишь, большевик, остался жив и был на конюшню отправлен. Одним глазком бабы досмотрели: на варнаке рубаха новая сидит и штаны хорошие даны. Ходит-охаживает вокруг саврасых да вороных, чешет их, моет их, кормит овсом ядреным, заплетает им гривы косматые в косы по-девичьи, да хвосты завязывает в узлы упругие. Сам-то как будто повеселел, и на щеках заиграла у парня заря-макова, на что култукские девки падки, как мухи на мед. Издали ему, исподтишка, руками махали и шутливо манили к себе... — Иди, мол, погуляем... ишь какой сдобный... Он с опаской, будто нехотя, глядел в их сторону; губы вздрагивали и широкая улыбка раскалывала его лицо, так что зубы сверкали острее и чище Саянских белков. — Ничего, мол, дескать, живем помаленьку, ожидаем лучшего... Узнали девки и бабы (народ—пройдоха!), что большевик полоненный из Иркутских земель родом и зовут его Иваном. — Ну, Ванча, скоро, поди, ослободят тебя, да-к приходи тогда к нам,— кричала какая-нибудь задора. Ванча издали кивал головой, но ему кричать все-таки нельзя было. Все-таки близко стоял часовой, все-таки был он, Ванча, в плену и судьба его не совсем радовала. Если он не подох еще от пули вражьего стрелка, если в тайге дремучей не загрызли медведи и волки,—то будет ли он жив и впредь,—это еще ви- лами по воде писано, это еще бабушка на двое сказала...