Сибирские огни, 1925, № 6

Макар Иннокентьевич коротко засмеялся: —< За дурачков нас считаешь? Рази мы револьверт в этаком месте оста- вим?.. Он у нас прибран. Поручик зло сверкнул на него глазами и стал быстро^ одеваться. Мужики закурили. Канабеевский торопливо натягивал на себя одежду. Застегнув на себе последнюю пуговку, он вызывающе спросил: — Что вам от меня нужно? Мужики молча переглянулись и не ответили. Канабеевский сжал кулаки и повторил: — Что вам нужно?.. — А вот мы тебя отправлять будем!—наконец, ответил Макар Инно- кентьевич. — Куда?! — По начальству... Начальство настоящее, вишь, идет. Красны... 3 0 . Канабеевского, Вячеслава Петровича, закрутив ему руки за спину, уве- ли в белую баню, которую еще накануне хорошенько истопили. Ему дали с £обою подушку, шубу, развязали руки и оставили в одиночестве. —. Увезем тебя завтра в Бело-Ключинское!—сказали ему.—Вишь, седни несподручно нам 1 ...—Ничего, баня чистая, теплая, ночь-то хорошо про- коротаешь. Канабеевский молчал. Он замолчал с того времени, как Макар Иннокентьевич закручивал ему руки за спину. Молча прошел он по деревне под взглядами баб и ребя- тишек. Молчал, войдя в низкую баню. Оставшись один, он тяжело опустился на лавку и задумался. Затянутое подтаявшим, отпотевшим льдом оконце пропускало мутный свет. В полутемноте по углам стыли тени. Пахло сыростью, вениками, мокрым камнем. Канабеевский хрустнул пальцами. В нем все кипело. Хотелось биться, кричать, ломиться в стену, в двери. Но он только сжимал руки, хрустел паль- цами и тяжело* дышал. — Сволочи!..—выдохнул он из себя и вскочил с места.—Ох, как глупо, как подло глупо влип!.. Подошел, к оконцу, попытался протереть, продышать толстый лед. Не удалось. Отошел. Забегал по: бане. Тер лоб, ерошил волосы. Скрипнул даже раза два зубами. Потом тяжело задумался. Думал поручик в одиночестве. И горькие были у него думы—беспорядоч- ные, беспокойные, мучительные. Много думал поручик. И все думы сходились к одному: — Крышка!.. Конец... Когда смеркнулось и тени отошли от стен, выползли из углов, за дверь- ми затоптались, завозились. Дверь распахнулась. Густой, гудящий, знакомый голос сказал: — Вот принимай харч... Поди, отощал? Хлеб тут, ярушничек, а в крын- ке молоко... Канабеевский, не трогаясь с лавки, на которой сжался, мрачно по- просил: — Давайте сюда огня!..