Сибирские огни, 1925, № 6

Третий день порывалась она ехать обратно в Варнацк, но горела вся жаром и не могла оторвать тяжелой головы от подушки. А тут пришли в Бело-Ключинское сверху тунгусы, истосковались по спирту, явились погреть- ся. И пока спаивали им остатки самосидки, рассказали они, что неделю назад встретились они с дальними верховскими тунгусами, которые, в свою очередь, недавно выходили к ленским деревням и там- услыхали новости: по тайге идут вооруженные люди, крестьян и тунгусов и якутов они не трогают, но ищут каких-то белых, раньше всего офицеров. Мужики (было это дело в избе у Кокорихи) выслушали весть, порас- спросили покрепче тунгусов, потом зашумели между собою. Степанида мета- лась на печи и шум томил ее. И не вникла бы она в мужичьи споры, но под конец галдежа кто-то наставительно сказал: — Вот што, мужики... Пока што это нам неизвестно, кака опять там камуха ползет... но единственно положить крепко надо: обо всем этом ни Се- лифашкинской ораве, ни офицеру этому—ни-ни... Степанида вслушивалась в эти слова. Стала вникать и дальше. И, когда поняла, что что-то скрыть хотят мужики от Канабеевского, а раз скрыть, значит, во вред ему,—завязала себе узелок в бабьем' своем уме. В этот день сильней всего урываться стала в Варнацк. Но мать не пу- стила. Тогда она матери все поведала и угнала ее, христовым именем, в Вар- нацк с весточкой к тому, близкому и страшному... Но вернулась Кокориха перепуганная, смятенная, злая. Рассказала дочери о встрече поручика, про гнев его рассказала, про угрозы. Степанида рванулась с постели, прыгнула босыми ногами на пол, выпря- милась, руками хрустнула: — Эвен он как!.. Я к ему с добрым!, от всего сердца, а* он, как собаку, грозится застрелить!.. Ладно! Ла-адно!.. Потом, покачиваясь, опустилась на пол, обхватила голову руками, за- тряслась, заплакала, завыла. Мать испуганно наклонилась к ней, ухватила ее за плечо, потормошила: —- Стешка!.. Степанида!.. Будет тебе! Залазь на постелю! Ишь, дует-то как от дверей, остудишься еще пуще!.. Залазь!... — Уйди от меня, мать!—оторвав на мгновенье руки от лица, зло попро- сила Степанида.—Уйди, ради создателя!.. — Ну, чего ты гонишь?.. И пошто ты сокрушаешься? Мало ли что гро- зился? С сердцов чего не скажешь!.. Не станет он тебя убивать... Да и схо- рониться можно... И порядков таких нету, чтоб убивать... Ты не бойся!.. За- лазь, залазь на постелю-то!.. Степанида дернулась, поглядела на мать: — Разве я от боязни?.. Ты чего, мать, не понимаешь—пошто лезешь?.. Пошто ты меня растравляешь?.. Смертоньки на меня нету!.. Уж лучше бы убил!.. Она снова склонила голову, врыла ее в сложенные на колени руки и затряслась от рыданий. Кокориха недоуменно глядела на нее и качала головой. — О-ох!.. грехи наши тяжкие!.. Через несколько дней, немного оправившись, Степанида принялась за работу и об'явила, что в Варнацк, к свекрови', не вернется. — Поработала я на них!..—мрачно сказала она.—Глаза бы мои не ви- дывали того самого местечка!-.