Сибирские огни, 1924, № 2

С поспешностью и беспорядочно грузят засидевшиеся мужики целые горы всевозможной рухляди, от веялки до разбитого корыта и печной лопаты. Все это сносится в четвертый класс, где люди, ого­ родившись, как барьером, чешками с „домашностью“, будут тихо си­ деть до новой пересадки. Встают там рано, вместе с солнцем. Умывшись, помолившись в сторону багрового светила, пьют чай с российскими углеподобными сухарями и едким репчатым луком. Едят неторопливо, будто через силу. Наевшись идут к борту, встряхивают пестрые, холщевые ска терти и сразу же начинают скучать. Бродить по пароходу не дают матросы, это вечно бегающие, вечно спешащие куда то существа. Только проберется мужик на борт поглазеть на мир божий, а матрос уж тут, как тут—бежит куда-то сломя голову. Прижмет в тесном па­ роходе и непременно выругает:—„шаталы“. Не сидится им на месте. Пойдет на корму—там суеты и того больше. Смотрит, смотрит утом­ ленный вахтенный, не вытерпит и резонно посоветует: — Не шатайся, дядя! Зря блудишь. Спал бы я на твоем месте вво-о-как! И то уж сплю до хвори.—Оправдывается тот, но идет и ложится. Спать не хочется, но мерные толчки и ровный шум колес и го­ лосов нагоняют сильную истому. В полудремоте грезится так хоро­ шо!.. Грезятся новые, обильные водой, места... Земля жирная, цель­ ная и как ее много... Вот он строит избу, пашет... много хлопочет... Вот пахота идет уже к концу, почти все засеяли, осталась самая ма­ лость. Боится только, выдержат ли лошади. У него их две... Да, две... Больше и не надо: куда ему. Баба жалуется: гороху мало засеял, ребятишки вытаскивают все стручками. Ну, это уж на тот год... Вот зерно в налив пошло. После дождей то важно его припекает... Гляди и страдовать пора. Управиться бы толь­ ко... Плывут перед глазами и зеленая степь, и хлебные полосы, и деревенька. Идет он на ту гриву, откуда видно пашни. Жарко до того, что рубаха на спине промокла, но сбоку дует ветерок, заби­ рается под подол, в рукава и холодит раскаленное тело. Д сзади кто- то неслышно шагает и говорит: — Стало быть на другой год брату и пишет: куды, говорит, тяжелее жить стало. Прогневался, видно, Господь на Сибирь и не дает, говорит, дождичка ни капли. Кобылка, говорит, родилась хоро­ шо. Это, говорит, без всякого сумления... Дремота пропадает. Открыл глаза—рядом на скамье беседуют земляки. Грезы уплыли со степным ветерком. Во рту гадко от слюны и лука.— Воды бы только вдосталь,—говорит кто-то с верхней полки,—без воды не можно: — Про это самое, пишет он, посадили, говорит, на колодцы. Первый год, говорит, вода была ладная, а теперь и скот не пьет. Соли много приняла и дух имеет. — Безводье, безводье. Весь мир одно толкует. — Не на всяком месте оно этак-то, Дксен. Вынырнул откуда-то юркий всклокоченный мужиченка. — Перевидал я во славу божию, когда ходачил. — Кто говорит!...