Сибирские огни, 1924, № 2
работы с такими колесами и такой массой нужных и ненужных крюч ков и гаек, что лошаденка положительно через каждые десять сажен сбивалась на шаг и потела, как в бане. Владелец этого удивительного экипажа, хотя менее удивительный, казак Лиханов, сидел со мной рядом. Онс остервенением нахлестывал кнутом и вожжами лошадиную спину и в десятый раз повторял, что нужно ободрать ненужное же лезо. Не удовольствуясь спиной, он старался захлестнуть концом кнута вокруг ноги в пах. Каждый раз после такой операции одуревшая „коняка" несла нас напрямик целиной, но скоро опять остывала. — Оставьте, пожалуйста: как нибудь доедем. — Я что-б ее язвило,—горячился он, навертывая над' кисетом „козью ножку“.—Ты у меня пофинтишь, фараоново отродье! Вот впереди показались низкие землянки. Когда в'ехали в деревеньку, я был подавлен первым впечатле нием. Казалось непонятным, что могло заставить людей понастроить эти скотские конуры и с такой поспешностью окружить их непролаз ной грязью. Лиханов об'яснил: — Это киргизские зимовки. Купили, значит. Черные дерновые хатки неуклюже торчат из земли не выше роста человека, без крыш, с крохотными окнами, с обитыми углами. Все осталось так, как было у киргизов. Но киргизы проводили здесь только пять-шесть месяцев, а „расея“ будет жить среди навоза, сы рости и блох многие, долгие годы. — Кочевать не пришлось бы,—беспокоился Лиханов,—рыжуха-то того.. Где то есть тут Ястафьич, заправила ихний. Старик, говорят, ничего себе... Спросить бы. Эй, тетка! Ты! Где у вас Ястафьич?—Жен щина средних лет, полная, красивая, но удивительно грязная, ткнула в соседнюю избушку, немного опрятней других. Заехали во двор. Ястафьич стоял на крыльце, сильно щурясь от солнца. * — В гости, дедушка, к тебе. — Бог послал. Милости просим. Наскоро прибрали лошадь и пошли все в избу. Внутренность избы, полутемной при узких неглубоких окнах, на помнила обширный теплый хлев, какие бывают в богатых экономиях. Пол и стены были забиты и залиты глиной. Это придавало помеще нию много опрятности. Но сырость, какая-то злокачественная остро пахучая сырость, наполняла всю избу. Дышать сначала было трудно. Потом, побывавши в нескольких соседних избах, мы должны были признать жилище Ястафьича чуть ли не барскими хоромами. Там не убитый земляной пол почти не бывает сухим. Запах плесени и прелого обдает тебя уже в дверях, а внутри неуютно и темно. — Это что,—махал старик руками,—посмотрели бы, что тут де лалось весной. Дух спирало. Ребетенки мерзли тогда. Не сносят, вид но... Говорите, не чисто живем. Господь ведает. Може, и правду не так бы надо. Да ведь как! Где уж нам—кабы сытым быть. — Я хохлы, дедушка? Он обидчиво покачал головой: — Родной мой, как кому положено, где какой порядок заведен, так оно и ведется от прадедов.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2