Сибирские огни, 1924, № 2

шующего океана новой жизни. Не знает он—довериться ли неизвест­ ной стихии или отступить. Но куда отступить? Людям с Запада не хватает земли. Голодные идут они толпами и им сажень за саженью, верста за верстой отводят хлебородные участки. Лулы все ближе к своим кочевкам подходят один к другому. На незанятых еще удобных урочищах их сошлось вместе по не­ скольку. В прежнее время это было немыслимо, а теперь, как бы в ответ на требования жизни, вернее, под мощными ударами ее, степ-' ные табуны растаяли, и от них, как от приволья, остались только фееричные, невероятные для молодежи рассказы стариков. Степь всегда зимой была сурова. Всегда были не редкостью и грозный „джют“ и поголовный мор. Но на необ'ятном просторе скот распложался так же быстро и легко, как и погибал, как саранча. Теперь не так. Теперь после голодной, злой зимы, солидный бай за первой чашкой весеннего кумысу, хотя и говорит: — Кудай берды—кудай алды, но не добавляет, как прежде: — Потерял тысячу голов, наживу две.—Теперь владельцы ты­ сячных табунов во всей степи наперечет. Под напором событий последних лет киргизское хозяйство дер­ жится скорей по инерции, чем внутренней силой, и „джют“ оконча­ тельно нарушает призрачное равновесие. Джют! Страшное слово для степняка. Среди зимы неожиданная оттепель. Предательский дождь напом­ нил о весне. Но прешел дождь, разбило ветром мокрые тучи, без­ участно взглянуло зимнее солнце, и властелин зимы, колючий север- няк, сковал поля непроницаемой корой. Табуны стоят, сбившись в кучу. Предводители-жеребцы тоскливо фыркают под ноги и со злобой бьют тяжелыми копытами схоронивший траву ледяной налет. Напрасно! Корму нет. А тут мороз. Обледенелая шерсть коробит кожу. Голодное животное дрожит и жалобно взывает куда-то в про­ странство. Напрасно! Смерть идет! Голодная смерть! Но как будто этого мало, и вот, захватывая новые места, один за другим налетают снежно-ледяные ураганы. Застигнутые в поле дьявольской пургой конские табуны покорно несутся в ее направлении и черными гру­ дами по уши, на смерть вязнут в гигантских сугробах, тонут тысячами под треснувшим льдом степных озер, забегают неизвестно куда. Сугробы хоронят огромные богатства, едва ли не последние богатства. Разбору нет: всех равняет—и знатного бая, и последнего батрака. А „Расея“ все идет. То тут, то там, как грибы в июле, выростают среди степи хутора и деревеньки. Между ними густой сетью намечаются дороги, еще не- укатанные, тряские. Скоро они углубятся, расширятся и заскрипят по ним тяжелые возы с зерном. Аборигены степи встречают новых соседей далеко не с обыч­ ным радушием. В свою очередь пришельцы не остаются в долгу и полуголодные, судьбой поставленные друг против друга, разыгрывают кровавые драмы. На память приходит история прошлых лет... В жаркий августовский день я проезжал по левому увалу в оглу­ шительно дребезжавшей „трашпанке“. Трашпанка была старинной