Сибирские огни, 1924, № 2

Для мужиков все было ново: и звезда на шапке, и красные ленточки на груди, а главное —обращение: — Товарищи... Одна за другой потянулись части Красной армии. Приходили и оставляли в селе уверенность, что войне—конец... Бегал Иван Беспалов, о сыне солдат расспрашивал; вести радо­ вали —в Красной армии его видели. Изо дня в день ждали старики сына. И, когда отряд красных проходил мимо села, Иван беспокоился. — Може Тимка прошел... Село еще только что просыпалось и сотнями труб дымило в белое зимнее небо. Кое-где скрипели уже полозья саней, кричали гуси, ржали лошади, мычали коровы. А по загуменью согнувшись торопливо шагал к своей избе Тимофей Беспалов. Хотелось, чтобы никто не видел—спокойнее. Все избушки приплюснутые, маленькие, в белых шапочках... Мелькают... мелькают... Глаза отыскали на самом краю—родную, в которой родился, вырос. — Скорей! И еще отыскал избу Филата Найденова -там Полька- заноза молодого сердца... Бежит Тимофей, торопится. Наконец,—гумно. Перемахнул через изгородь—вот и изба. Такая же низенькая, как старушка мать, с перекосившимися обледенелыми окошками... Когда отворил калитку, заметил: — Серка нет... Знать тятя уехал... В избу влетел, лба не перекрестил. — Здорово, мамаша!.. Мать у печки возилась, от радости ухват уронила. — Што, сына испужалась?. Ну, здравствуй!.. Обняла, заплакала: — Думали, не воротишься... Сыночек ты мой родимый... Отец с печи слез, голова лохматая, рубаха пестрядиная, без пояса—мешком... — Ну, здорово, сынок... Поцеловались. — А ты, мать, все плакала... Скидавай, сынок, шинелку, грейся, перемерз поди?.. — Да не шибко... бежал больше... Иван за печку нырнул одеваться. Тимофей поставил в угол винтовку, снял шинель с полушубком, на голбец бросил, френч (английский) поясом затянул, глазами по избе шарит. Маленькая она: третью часть печь заняла, вверху полати, а в переднем углу стол, лавки —повернуться негде... Заметил иконы: — А вы все так же живете?.. — Так, сынок,—подает голос Иван,—кака наша жись?.. Не жись, а жестянка, можно сказать, куда не швырни,—гремит и только... Вот теперь може послабление какое мужикам будет, а то в гроб загнали нас эти Толчаки... в отделку заездили... Серка-то нашего угнали... — Кто?