Сибирские огни, 1924, № 2

сказать что-то Крутову, теперь вдруг решительно подошел к нему и шепнул ему что-то на ухо. — Неужели? —побледнел вдруг Предгубчека и стал хмуро серьез­ ным.—Подождите.—-бросил он мне,.. —Дайте-ка сюда. Маленький человек подал толстую книгу, полистал и ткнул пальцем. Глаза Крутова удивленно побегали по строчкам, губы дернулись смехом. Но на меня посмотрел с презрением. — Шайкин? — Д а. — Петр Сидоров? — Да —сказал я, теряя бодрость. — ñx, ты фря..................... выматерился он.—Ха-ха! Скажи, по­ жалуйста!... В подвал тебя отправлю......................... ! И он еще раз матюгнул меня самой большой матушкой. — Подойди сюда!... Есть мозги в твоей голове? И он прочел, взглядывая в книгу и в мои глаза, одновременно читая там и тут. Прочел уверенно и быстро: „Шайкин, Петр Сидоров. В марте 17-го года стал эсэром. Вна­ чале был безвредною пустышкой, но в декабре того-же года, не проявляя, правда, особой активности, участвовал уже в качестве юн­ кера Иркутской 1-й школы прапорщиков в юнкерском восстании, имевшем целью подавить в Иркутске Октябрьскую Революцию. „Будучи мобилизован Иркутским воинским начальником в белую армию, добровольно вызвался реквизировать оружие у крестьян Ба- лаганского уезда, что и выполнил частично с 19-го по 29-ое ноября 1918 года. „При обыске, произведенном 29-го декабря 19-го года в комнате, занимаемой Шайкиным, в его чемодане обнаружены поддельные до­ кументы от 3/111 18 года, якобы выданные ему, Шайкину, Нижнеудин- ским Советом солдатских и рабочих депутатов... Не знаю, прочел-ли он еще что-нибудь. Я стал дутым цилин­ дриком без дна, без всяких зацепок по сторонам. И этот цилиндрик вдруг стал пустым. Все, что было в нем, все провалилось. Осталась лишь пустота. И эта пустота звенела во мне. Слышал я сквозь вату, смотрел сквозь дым. Надо полагать, хорош я был в то время, когда стоял так перед столом, опустив руки, расширив глаза и побледнев от ужаса. Крутов не выдержал. В нем, должно-быть, горело настойчивое желание дать мне оплеушину. И потому он сам, наверное, не помнил, как крикнул: — Пшшел rboh !... Ммерза-авец!... Я шмыгнул, притулившись, и тихонько притворил за собою дверь —чего же ждать. Надо уходить, пока можно. Убирать ноги. Свой револьвер я прикрыл рукой и дежурному красноармейцу сказал ласково и тихонечко, чтоб „там“ не услышали: — До свиданья, товарищ! Даже и этот знал что то: посмотрел сердито и —хоть-бы буркнул что нибудь. . . . —Сволочи!—сказал я за воротами. И боязливо оглянулся.