Сибирские огни, 1924, № 2

Взрозовело холодное белесое небо. И высунулись кустики, де- ревьица, бугорки и весь отряд. Носы фиолетовые, глаза смотрят сквозь куржак и стынет пар от лошадей. И спать не хочется. Хочется изогнуться, вытянуться в Седле, захлопать крыльями и крикнуть звонким, радостно ликующе-вызывающим петушиным кри­ ком. И я вытягиваюсь, изгибаюсь и кричу назад звонко и радостно: — Рысью!... Ма-а-арш! Нестройно брякают винтовки, котелки, сопят устало лошади. И снова шагом. Вьется, путается узкая дорожка. Поднимаются, приближаются и отстают кусты. Все больше розовеет небо. Все ближе силы вражьи черные. И ближе подвиги. Все больше страха. И больше радости. Чтоб стать шестым, я должен выпить эту чашу. Я выпью ее. „И Иван-царевич это будто—я“. И думаю о ней я: „О ней, о ней мечты мои“. Глаза большие: горят порывами и тухнут грустью. „Черкешенка младая. Я на коле­ нях пред тобою стою, молю“... Солнце пристально греет. Осыпался с бровей куржак. Развяза­ лись языки. Весь отряд бодр, смеется, шутит. Скоро деревня, первый привал. Остановились не надолго, кто за чем. Еще больше шуток. По­ лезли в карманы за кисетами. — Заку-у-рь-и-ва-ай! Гурьбой налетели вороны и шарахнулись. — Карр! Карр! Кры! Карр! — На тракт, на тракт! Там вам колчаковского мяса на полгода хватит! — Ха! И мясо благородное: нежное и белое, что твои рябчики. — Ха ха! — Васька! Да, Вась, чорт! — Ну, чо тебе? — Скажи-же моей Гнедухе „тпру!“ — Ха-ха! — У меня у самого губы смерзлись. Даже калач никак не за­ сунешь. — Ха-ха! Може и шаньга не пойдет? — ñ есть у тебя? Дай попробую! — Ха-ха! — Ссадди-и-ись! XVI. Дней через шесть здесь уже будут регулярные советские войска. И потому белые, закупе ривая узенькие дороги, вступая друг с другом в драки, бежали и тащились частыми разрозненными и разно­ ликими человеческими стадами. Безумные и отчаявшиеся, тифозные и вшивые они шли, падали, вставали, истощались, умирали, бросали вымотанных лошадей, отни­