Сибирские огни, 1924, № 2
Заборочка в зало очень тонкая и не доходит до потолка. Мне все слышно. Кронины пьют в зале чай, надо полагать. Я недаром навострил уши, приподнявшись с постели. — Ну, не узенькие-ли это, не коробочные ли люди! Ну скажите пожалуйста! В то время, когда под ногами толстопятой революции целыми тысячами головы хрустят, они пуговочку... Спешат поднять дрянную пуговочку, которая оторвалась от платья и может втоптаться в кровь и в грязь... Эх! Шкурники, чтоб вас холера побрала! — Не нервничай, Миша. Тебе-то что? — Нет, ты подумай, Лелечка. Никто аннулированных бумажек у нее не берет, так она ими прислугу расчитала. Ах ты, фарисей ты проклятый! Вот и расчисти ты это болото мещанское. Хватит по возиться. —Что такое? Вот так ловко! —подумал я. Но это ничего, что подумал. А, вот, меня чорт дернул поискать щелочки в заборке. И когда, после нескольких минут бесшумных по исков вверху, я лег на брюхо и полез под кровать, я задел стул но гою. Ну вот, так и знал! Тьфу! Скажите пожалуйста": не лежалось человеку... — Это вы, Петр Сидорович?—тревожно отозвался Кронин. — Михаил Васильевич? Это вы? —ответил я, торопливо садясь на койку и протирая глаза. — Войдите, Михаил Васильевич. А я за снул немного, слышу разговаривает кто-то: должно-быть чай, думаю, пьют. Пора подниматься, значит. — Папочка! Куда-же ты? Чай остынет! —окликнул его из залы молодой девичий голосишко. — Сию минуточку, Веруся, —крикнул Кронин и сказал мне ти хонечко: — Петр Сидорович (мне, право, и неудобно беспокоить вас), замолвите за меня словечко перед Екатериной Ивановной: не нашел еще квартиры, а она просит уйти. Опасается, что скомпрометирую. — Хорошо,—хорошо, Михаил Васильевич. Я и сам даже думал об этом, ответил я, соврав немножечко. — Не желаете-ли стаканчик чаю выпить? Пожалуйте вот сюда, в гнездо семейное. * Я вскочил, чтоб приодернуться. Но—увы! „При дырявых сапогах и честь потеряна, и доброе имя потеряно“. Прав покойничек Макар Девушкин. А, ведь, у меня даже не сапоги: у меня катанки. Большие, присядисто-рыхлые. И правый даже рот разинул. Именно такие нужны были колчаковскому офицеру, перебегающему за день до переворота к партизанам почугаевского фронта. Но теперь они явно не годились. Тут как раз кстати были бы сапоги, отправленные с мамашей,—те, ма ленькие, с оригинальным вырезом вверху... Но не так уж это важно, в конце-концов. Мы и на простой. За неимением гербовой—на самой простой. Я еще раз приодернулся и, приподнявшись в катанках на пальцы, чтоб быть еще повыше, вышел с полковником Прониным в зало.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2