Сибирские огни, 1924, № 2

то я в жалованье прислуге выдала. Три осталось. Ну, не удастся, так- бог уж с ними. Ребятишки будут играть. — Конечно. Есть о чем горевать, Екатерина Ивановна,—вам, в особенности. Были в жизни бубны козыри. Теперь стали черви. У нас найдутся и черви. Мы их и червями по зубам. Не правда-ли? — Да я и то думаю: проживем еще как-нибудь. Дотянем. Не все, поди, такая жизнь-то будет... И мы разошлись, довольные собою и друг цругом. X. Я два раза виделся днем по делу и с Гурьевым, и с Зарайским. Но я ни слова не сказал им о Кронине—этой опасной щуке из вра­ ждебного нам лагеря. Не сказал потому, что я не люблю необоснован­ ных заявлений. Это—во-первых, а во вторых—товар-же гораздо выгод­ нее преподнести лицом во всей его солидности и ошеломляемости. И вообще нужно уметь учитывать моменты. И уметь ловить их: „Лови, лови часы любви“ и всякие другие там часы. Вот мудрость жизни. И первейшая заповедь живого... Да. Теперь тебе, Петенька, еще романчик только нужен, чтобы быть вполне счастливым. Кра­ сочность жизни измеряется количеством романов. Честное слово. Вот тебе-бы взглянуть, как выглядит дочка у этого Кронина.. Но обратно я шел с другими мыслями. И это потому, что я за­ шел в гостиницу „Андалузия“, где еще так недавно кичливо олимпий- ствовал наш казачий штаб. Теперь там был штаб почугаевского фронта. — Вот хорошо, что вы пришли,—сказал мне высокий и сухой начальник Штаба. —А мы даже посылать намеревались. Вы что-же это не по-военному? Еще вчера вас ждали. Немножко посидеть при­ шлось, товарищ Шайкин? Это не душевредно... Вот что, товарищ,— сказал он вдруг по-другому—сухо и властно —вы подготовляйтесь. Дня через два, а може и раньше, мы дадим вам боевое задание су­ ток так на пять. Адрес ваш тот-же? — Тот-же. — Ну, вот и все, —сказал он и повернулся. Я сказал „слушаюсь“ и пошел в свой отряд. Я был рад: мечта сбывается. Я буду шестым, таким-же веским и значительным, как и остальные пятеро. Но я был и печален: „Бог знает, что станет со мною впереди". „Паду ли я стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?“ И потому я был не в духе. — Вот-те на!—резонерствовал я дорогой. —Скромность неуместной оказалась. „Почему вы не явились? Еще вчера должны были придти!“ Да потому и не являлся, что арестован был. Опорочен. Кто вас знает, могу-ли я после этого защищать власть ваших советов и-что там еще. А почему же не можешь? Если-б не мог, так еще бы там сидел. Ясно. А то-бы и в подвальчик еще перевели... Маменькин сынок ты, правдивое слово я тебе скажу. Привык куражиться и конфеты жрать после того, как тебя в угол поставят. Когда это ты и выбьеш из себя закваску эту старую? За маменькину-то юбку нечего держаться,—те­ перь, брат, надо на своих ходить. Это тебе не колчаковщина.