Сибирские огни, 1924, № 2
Шив отзывы; читать же его подряд со вершенно невозможно. („Организованное получение гонораров“). Особое место в № 1 „Октября“ зани мает наиболее значительная в журнале повесть Я Тарасова-Родионова „Линев“. Ни по автору, ни по материалу к про летарской литературе ее отнести нельзя. Действие развивается в Сибири, в Тю мени, в 1918 году. Сюжет повести кине матографический, фантастичный, хотя, судя по „вступлению“ можно думать, что в основу его положен действительный случай. В Тюмень едет ответственный профра- работник Николай Ильич Линев—отдох нуть. Французский шпион Жульен, при няв его за Ленина и получив мандат от Наркомпросса „по охране памятников старины“, выслеживает его, чтобы убить. Тюменские эсэры и прочие белогвардей цы тоже убеждены, что Ленин в Тюмени. Коммунист Мокеев подтверждает, что Ле нина зовут Николаем. Старик Жогин зо вет Ленина—Линдером, а шпион Жульен необычайно похож на Макса Линдера. Это запутывает преследователей. В конце повести Жульен бесславно погибает от выстрела ревнивого актера, а Линев— геройски, под ударами казачьих сабель. В этот нелепый „похожденческий“ сю жет вплетены порой очень яркие сцены. Чувствуется жуткая крестьянская стихия, сибирская ширь, сдавившая горсть рево люционного пролетариата. — Здеся вам не Москва. Здеся -Сибирь- матушка. Реки—вво! Леса—вва! Ветры— вввы!,—говорит военком Крючешников. Хорошо нарисованы старик Жогин, быв ший хозяин мельницы, его сын Гаврила,, баритон Ялябьев—интеллигентская слизь и собственническая жадная жестокость. Не плохи иностранцы, но явно и безза стенчиво взяты на прокат у Эренбурга. Напротив, типы коммунистов неудачны. Правда, герой повести Линев безупречен до иконописности. Остальные честные коммунисты почти не нарисованы, за исключением Крючешникова, да и тот ока зался, после первых же мазков кисти ав тора, пьяницей. — Хлобыснешь этак с горя стакан вод ки и пойдешь караулы проверять Зато наиболее подробно и ярко изоб ражены Мокеев и Семенчук—мерзавцы, воры и предатели. Мокеев ворует казен ные консервы. Семенчук, ответственный работник, мануфактуру. В день перево рота он переходит к белым. А жена его восхищается. — ... Вот он какой! Не муж, а чисто клад! Рисковый. Ях рисковый какой!.. Но за им не пропадешь. Идеолигия у этих „большевиков“ та кова. — „Скажите, вам там известнее, как зовут этого самого Ленина. Не Николай? Мокеев не уверен. Как будто бы, как- то иначе. Но на брошюрах у Крючешни кова он помнит отчетливо:—„Н. Ленин“. — Да Николай. — Я по отчеству? — Ильич. Все всплеснули руками. — Он самый! — В чем дело? Зашуршали все шопотом, как горсть тараканов над кашей. Мокеев все слу шал. Ишь, как обрадовались, буржуи. Так бы и с‘ели живьем. И холодно срезал, — Очень даже возможно. У нас это запросто: смотришь, он ответственный, горами ворочает,—все в струнку. Я с людьми—запросто..! Чай ходит пить,.. Встал, не поблагодарил, и вышел. В голове мысли—роем. Всех не ухватишь. С чего-б это он вдруг сюда? Свободно: —отдохнуть! И вот тут то и посылает ему бог Мокеева. Божий перст! Что—Мокеев? —Делопроизводитель губвоенкома, како го-то Крючешникова, бывшего унтера, а ведь был зауряд-военный чиновник. Я тут его Ленин увидит, отметит, и—с со бой. В Москву,- Прислуг у него будет— целый штат! В Кремле—полдворца. Ме бель—ампир. Явтомобилей—два гаража. Придет Троцкий.—Здравствуйте, товарищ Мокеев!—Здравствуйте Т р о ц к и й!—Ну, чтож, пойдем в Цека? Что-ж, пойдем. Да вот погоди, жена кофе варит. Сейчас напьемся и поедем.—Фу, как приятно! Взял тросточку и... злобно швырнул за кровать. Снял гитару и спрятал под па латки. Оправил крышки ящиков и, нервно подергиваясь, вышел во двор. Спросил у ребят:--Где приезжий? Те кив нули на мельницу. Шел и думал. Почему же: „Линев“?—, Я, надоело: „Ленин“, на доело „Ульянов“. Взял и соединил. Как это просто“... Гаже ничего не придумать. Если бы таких „большевиков“ попро бовал нам преподнести „попутчик“, груп па „Октябрь“ потребовала бы предания его.. „высшей мере наказания“. Но Тара сову-Родионову все грехи, вероятно, бу дут отпущены, ибо он причислен к лику святых. Что есть истина?—для проваппен- ных критиков из „На Посту“. Вот это смешение элементов, оцениваю щихся диаметрально - противоположно, легковесный сюжет и крепкое знание матерьяла, живые люди вместе с людь ми - схемами, смешная небрежность в са мых патетических местах, в роде несуще ствующего английского слова „блут“, долженствующего обозначать „кровь“ (очевидно Тарасов-Родионов позавидовал лаврам Пильняка, изготовившего на анг-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2