Сибирские огни, 1924, № 2

люции и все такое прочее, и все товарищи беспартийные, мы, това­ рищи, должны, конешно, сгорнизовать значится, похороны, как говорится, товарища Ленина. И вот по этому самому, кто желает вы­ сказаться. Молчит сход, шуршат старухи, ребята глазеют. Слов нет. — Тако, паре, вышло,—вздохнул Петрован,—што слов ровно не стало в тебе,— обсказать нечего. Помер. Вот штука-то в чем. Ровно нутро у те выхватили, тамотка пусто стало, пусто, старички. Слов нетути и словно разумом не поймешь: че то случилось, а че не учуешь. — Так оно и есть,—поддерживал Петрована коммунист Митро­ хин—секретарь ячейки. Обухом—словно, по башке стукнуло. Прихожу я этто домой, а тамотка мальченка из волисполкома—Митрохин, грит, иди скореича, тебя на сборню кличут, дело стрелось... — Како, думаю, дело, а сам эфто натянул тулуп и шагаю. При­ хожу в исполком, сидят наши ребята в молчании. Ладно. Здорово, говорю, ребята! Бросили они этто на меня взгляд и говорят: нет не здорово, а несчастье есть. Читай. Читаю я и не верю... не может быть... Кто принес?... Молчат... Гляжу пакет на столе, а на ем стоит... „Сдать своеручно“. Смотрю, как же так, сдать своеручно, а он лежит на столе. Читаю... Так и так, 21 го января в б часов 50 минут Ленин помер... Не верю... Нет! говорю, ребята, не ладно. Раз своеручно, так своеручно, а этто на столе... Не может быть, обман... и не взял в у м - обман, не иначе... Подумали, подумали, айда посыльного, сыпь к су- седям в волость, как там... Ну, утресь вернулся. Помер, говорит... Вот штука-то, товарищи... Ума не приложить. Умственный был мужик, за нашего брата старался... да... Молчит сборня. Не говорится. Молчат старые, молчат молодые... — Эх, вздохнул Петрован и перекрестился... — Не найтить другого... Вот што. Мужик другому-то не больно поверит. Нет. К мужику в душу-то залезть не легко. Много лазило, да залезть не могли... ñ этот все нутро занял, чистяком. Надо бы тово... почтить по-настоящему... Мое тако мнение. Похороны по местному времены назначены в 8 часов вечера. На улице мороз. Сошлись на сборне. Большая изба полна. Сборню не узнать. Чисто прибрано. На столе портрет Ленина. Кругом красные и черные ленты, надписи, сосновый венок, ветки. На столе огонь- лампы, свечи, на другом столе несгораемый ящик, отбитый еще давно от отступающих колчаковцев. В углу музыканты: две балалайки, гармонь, скрипка. Входят тихо, отряхиваются. Стоят. Сесть не смеют. Ребята и те притихли, притулились, молчат, ждут. У стола коммунисты, власти. — У них горе-то побольше, ихний помер-то,—шуршит Михайло Лысов соседу и сердцем ближе сегодня к ним, роднее. Смерть сблизила.